Роскошь нечеловеческого общения

«Шестерка, — решила Диана. — Перед Васькой стелется. Ожидает он меня, видите ли. Ну ладно. Поглядим, что это за Радужный».

Ректор не произвел на нее большого впечатления. Он мямлил, говорил про большое горе, про то, что в день похорон он не в силах сказать что-то внятное по поводу личности Павла Романовича. К большому, мол, сожалению. Единственным, что могло бы сгодиться для печати, была вымученная фраза об «огромной потери для жителей нашего Города».

Что и говорить, не богато.

«Сволочь, — думала Диана, слушая лепет Радужного. — И вашим, и нашим. И Ваське угодить нужно, а значит, со мной встретиться. И плохого ничего говорить не хочет. Боится, видимо, своих коллег. Марку держит. Как же интеллигенция…»

— Я вам знаете, что скажу? — глаза Радужного вдруг блеснули.

— Ну? — хмуро спросила Диана, мысленно уже поставив крест на скользком ректоре. Первая половина дня была безнадежно потеряна.

— Поезжайте-ка на кладбище…

— Я поеду. Конечно.

— Не на то. На Поляковское.

— И что там?

— Дело в том, что есть один человек… Мне кажется, он будет вам интересен. Вы с ним поговорите. Он может много чего рассказать. Некто Георгий Крюков.

— Кто он такой?

Диана провела рукой по светлым волосам. Движение это было инстинктивным, так она начинала подготовку к «охмурению» очередной своей жертвы. В свои тридцать Диана выглядела двадцатилетней наивной девчонкой, худенькой, с длинными, почти белыми волосами, длиннющими ногами безупречной формы, которые она никогда не прятала — обтягивающие черные джинсы только выгодно подчеркивали все, что нужно было видеть мужчинам.

В случае Радужного «охмуреж» совершенно не требовался, но движение было отработано до автоматизма, и Диана даже не заметила того, что начала атаку на пожилого, брюхастого, лысеющего дядьку в немыслимом, устаревшем много лет назад костюме.

— Понимаете ли… — Голос Радужного приобрел жирную, сочную окраску. Это Диане тоже было знакомо и скучно до зевоты. Всего-то один жест, а какой эффект. Видно, дедушка изголодался. — Он в прошлом очень неплохой писатель… Член союза… Умнейший, надо сказать, человек. Светлая голова.

— Почему — в прошлом? Спился?

Диана посмотрела на часы. Пора было ехать на панихиду.

— Он как раз из тех… Из тех многих, — Радужный чуть понизил голос, кому реформы Греча вышли боком. Как раз в тот период он полностью обанкротился. И как творческая личность, и просто как человек. Не смог приспособиться к новым порядкам. В общем, с ним есть о чем поговорить. У него свой взгляд на политику Греча. При этом они были друзьями. Мне кажется, вам будет интересно, Знаете, этак… — Радужный покрутил в воздухе пальцами. — На парадоксе сыграть… Мол, друг, шестидесятник, а в какой-то момент дорожки разошлись…

«Сволочь, — уверенно заключила про себя Диана. — Законченный подонок».

— А он там? На кладбище? На панихиду не пойдет?

— Нет. Я вчера ему звонил. Он сказал, что будет на работе…

— Спасибо. — Диана убрала в сумочку диктофон.

— Да не за что.

— Скажите… А вы?

— Что — я? — Радужный улыбнулся.

— Вы не были его другом? — Диана прищурилась.

— Был. Мы очень дружили.

— Ясно. Всего вам доброго.

На панихиду Диана успела.

«Быстренько заскочу, посмотрю, как и что, может быть, удастся с Лукиным поговорить — именно здесь и именно сейчас. В Москве до него хрен доберешься…»

Однако ее поистине кавалерийский напор исчез в ту секунду, когда она вышла на площадь перед дворцом.

Такого количества народа Диана никак не ожидала увидеть. По Москве циркулировала информация, гласящая, что народ в Городе совершенно охладел к бывшему мэру, и не просто охладел, а даже озлоблен его позицией, раздражен, что опальный мэр никак не угомонится, вот опять лезет в политику — теперь уже в Думу, все ему, дескать, мало…

Площадь была запружена народом. Подойдя поближе и приглядевшись, Диана поняла, что это не стихийная толпа, а длинная очередь, упирающаяся в парадное крыльцо дворца — то, в котором сейчас должна была начаться панихида. Очередь вилась невиданной, нескончаемой змеей, заполняя всю площадь, — не было места для проезда машин, даже одинокому пешеходу пройти напрямую было чрезвычайно сложно, пришлось бы продираться сквозь молчаливые ряды людей с хмурыми, печальными и — Диана увидела одно, два, еще и еще — заплаканными лицами.

Поклонников, последователей и просто поддерживающих Греча людей оказалось значительно, несопоставимо больше, нежели Диана представляла себе по московской информации.

Она вытащила журналистское удостоверение и начала осторожно пробиваться сквозь витки огромной очереди к парадному крыльцу.

Это оказалось значительно легче, чем она предполагала. Люди, завидев ее, спокойно расступались и пропускали, чтобы через мгновение снова сомкнуть ряды за ее спиной и замереть в ожидании.

«Дисциплинка, однако, — подумала она. — Надо же. И никто не ругается. Не спрашивает — «Куда прешь?»… Очень странно. Ничего подобного в жизни не видела».

Во дворец ее тоже пропустили совершенно спокойно. Она показала удостоверение, и охранник даже не стал заглядывать в длинный список официальных лиц, лежащий перед ним на небольшом специальном столике.