Роскошная и трагическая жизнь Марии-Антуанетты. Из королевских покоев на эшафот

– Надо признать, что во всех этих случаях ваше высочество вели себя совершенно правильно. Однако сегодня нам бы хотелось чуть больше тепла… всего одно слово, мадам, одно маленькое слово, сказанное походя.

Голос дофины рассек воздух:

– Бесполезно настаивать, месье, я знаю, что мне следует делать…

Священник на мгновение замолчал. Наморщенный лоб, выпяченная губа, прищуренные глаза и весь воинственный вид молодой женщины говорили о том, что ему следует дать разговору другое направление. Он затронул тему, в которой чувствовал себя увереннее.

– Хотелось бы думать, мадам, – сказал он, – что вы, со времени моего последнего визита, получили хорошие новости о ее величестве?

– Gott sei dank![14] – ответила Мария-Антуанетта, уже немного успокоившаяся. – Похоже, она не испытывает недовольства мною, вот только ее несколько беспокоит холодность дофина.

Аббат жестом как бы отмел эту деталь, не относящуюся к его компетенции.

– Она ничего не писала вам относительно вашего чтения? – спросил он.

– Писала, господин аббат, – призналась явно смущенная дофина.

– И она удивлена тем, что вы все так же мало прилежны в этом деле?

– Если б вы знали, как мало у меня времени!

– Я вижу, что у вас его слишком много, мадам, – возразил священник. – Ослы и лошади окончательно отбили у вас интерес к чтению. Позвольте старику, каковым я являюсь, огорчиться по данному поводу. Подобное отвращение к серьезным вещам однажды станет помехой вашему высочеству в том, чтобы достойно носить корону Франции.

– Какой напыщенный слог, господин аббат!

– Умоляю ваше высочество серьезно отнестись к немного строгим словам, котрые я вынужден вам говорить. Ваше высочество должны перестать играть в ваших апартаментах с детьми и собаками; эти игры больше не соответствуют вашему возрасту. Вам следует улучшить ваш почерк и орфографию, которые оставляют желать много лучшего…

– Вы слишком требовательны, господин аббат, – простонала дофина.

– Следовало бы сказать, что я слишком снисходителен, мадам. И потом, раз уж мы заговорили о лошадях, позвольте вам напомнить, что вы обещали вашей августейшей матери никогда не ездить на конную охоту и передвигаться очень медленной рысью. Это так же важно для правильного формирования вашего организма, как ношение корсета.

Мария-Антуанетта зевнула:

– Ах, месье, вы говорите как госпожа де Ноай.

– Сожалею, мадам, но это мой долг. И поскольку у нас пошел разговор о неприятных предметах, позвольте вас спросить, перечитываете ли вы хоть иногда ваше «Наставление»?

– Какое «Наставление», господин аббат?

– То самое, которое ее императорское величество передали вам перед вашим отъездом из Вены; неужели его у вас больше нет?

– Дело в том… я должна вам сказать, – забормотала Мария-Антуанетта, краснея, – что однажды искала его… да, я хотела его перечитать, но не смогла найти…

Священник грустно посмотрел на свою нерадивую ученицу.

– Ах, мадам, – горько сказал он, – начинаю думать, что я очень плохой учитель… Надеюсь, ее величество не узнает, как малопочтительно вы обошлись с документом, в который она вложила все лучшее, что было в ее сердце… Но я вижу, прошел уже час. Я принес вам книгу, чтобы почитать. Это книга Товии. Оставляю ее вам. Она серьезная, но в ближайшие дни я принесу вам другую, более увлекательную.

– Роман? – весело поинтересовалась Мария-Антуанетта.

– О! – воскликнул аббат, шокированный, как если бы в его присутствии кто-то вызвал дьявола; но потом, подмигнув, признался с заговорщицки-лукавым видом: – Нет, это «Моральные безделицы» аббата Куайе.

Он уже подошел к двери, когда Мария-Антуанетта жестом остановила его.

– Еще секунду, господин аббат, – взмолилась она. – Знаете, что бы вы сделали, если бы были по-настоящему милым?

– Не знаю, мадам, но скажите. Я всецело предан вашему высочеству.

– Успокойтесь, – сказала Мария-Антуанетта, – ничего сложного. Только что я писала письмо матери, но у меня не получалось, и я сказала себе: «Вот еще одно письмо, которое будет плохо написано и которым императрица останется недовольна». Господин аббат, не могли бы вы составить для меня черновик, чтобы избавить ее от огорчения?.. А я бы потом его переписала…

– То, о чем вы меня просите, мадам, абсолютно невозможно! – воскликнул Вермон. – Нет, я не могу участвовать в подобном подлоге, я бы обманул доверие ее величества ко мне, я…

Но, видя, как сдвинулись брови Марии-Антуанетты, замолчал и перевел дыхание:

– Все, что я могу сделать, мадам, – это прийти завтра, вы мне покажете это письмо, а я исправлю ошибки в нем. Но не требуйте от меня большего.

– Большего мне и не надо. Ах, господин аббат, какую услугу вы мне окажете! Я никогда не любила вас так сильно; если б я могла, вы бы немедленно стали кардиналом.

Господин де Вермон с достоинством распрямился.

– Да будет известно вашему высочеству, что я не желаю ни кардинальской мантии, ни епископской митры. Мое честолюбие удовлетворено тем, что я верно служу вам.

– Ваше рвение меня трогает, господин аббат, но я думаю, вы не отказались бы от какого-нибудь бенефиция.