Рославлев, или Русские в 1812 году

Настойчивое подчеркивание Загоскиным своей патриотической позиции можно проследить и в его характеристиках простого народа, и в нарочитой демонстрации народной речи, и в изображении народной психологии и народных обычаев. Так, раскрывая особенности народной психологии, Загоскин, в частности, поясняет: «У нас в России почти каждая деревня имеет свои изустные предания о колдунах, мертвецах и привидениях… Русской крестьянин, надев солдатскую суму, встречает беззаботно смерть на неприятельской батарее… но добровольно никак не решится пройти ночью мимо кладбищенской церкви…» А повествуя о прощании Рославлева со спасшим его купцом, Загоскин не забывает отметить, что «молчание, наблюдаемое в подобных случаях всеми присутствующими, придает что-то торжественное и важное этому древнему обычаю, и доныне сохраняемому большею частию русских».

Сознание того, что роман о 1812 годе, несмотря на близость событий, — прежде всего роман исторический, видимо, настолько захватило Загоскина, что, не имея возможности показывать современникам чужое время — жизнь предков — с присущим ему «колоритом», он переводил в плоскость собственно исторического изображения жизнь простонародья. В первую треть XIX века считалось, что быт и бытие народов на протяжении многих веков оставались неизменными. Поэтому, например, жизнь народа в XVII веке представлялась такой же, как в XIX. Недаром в рецензии на «Юрия Милославского» С. Т. Аксаков писал, что читатель, не знающий своего отечества, «вместе с иностранцами познакомится с жизнию наших предков и теперешним бытом простого народа»[40]. Последние слова можно отнести и к «Рославлеву». Именно народный быт и народное мироощущение оказались в романе тем, что подлежало изображению как предмет исторического романа. Это мироощущение выявляется Загоскиным прежде всего в разговорах простых людей. Опыт комедиографа и бытописателя весьма пригодился ему для передачи разговорной речи персонажей. Недаром многие читатели и критики отмечали достоинства одной из наиболее важных в идейном плане сцен романа — беседу ямщиков на постоялом дворе. Белинский, например, писал о ней: «Мне очень нравится в „Рославлеве“ сцена на постоялом дворе, но это потому, что в ней удачно обрисован характер одного из классов нашего народа, проявляющийся в решительную минуту отечества»[41].

Конечно, последовательное утверждение Загоскиным своей идеи во многом выпрямило его роман: по сравнению с «Юрием Милославским» ослабла сюжетная интрига, появились больший схематизм, стремление вместить одну и ту же мысль во все «уголки» повествования. Но идея же помогла Загоскину выразить и «необыкновенную теплоту чувства» (В. Г. Белинский), передать ту атмосферу, те настроения, которыми жило русское общество в 1812 году, воссоздать особенное восприятие Отечественной войны ее современниками. В «Рославлеве» отразилось общее отношеиие к великим событиям представителей разных социально-политических воззрений: и будущих декабристов Ф. Н. Глинки и В. И. Штейнгеля, и фанатика всего русского «истого» С. Н. Глинки, и безвестных сочинителей патриотических брошюр 1812–1813 годов.

Умение Загоскина организовать сюжет не позволило роману стать скучным. Недаром Пушкин, выступавший против загоскинских идей, положительно отмечал именно романные достоинства «Рославлева»: «…положения, хотя и натянутые, занимательны… разговоры, хотя и ложные, живы… все можно прочесть с удовольствием»[42].

Впоследствии русский исторический роман развил заложенные Загоскиным на отечественной почве основы жанра. Изображение на первом плане вымышленных героев и осмысление их судьбы в связи с судьбой страны, изображение жизни людей в критический для всей нации момент, «народный» поворот исторической темы, «личное» знание писателем той эпохи, которую он показывает, опора не столько на документ, сколько на общественное мнение — эти и другие компоненты загоскинского романа сыграли значительную роль как в развитии русского исторического романа «на современную тему», так и вообще романа исторического.

А. Песков

Рославлев, или Русские в 1812 году

Печатая мой второй исторический роман, я считаю долгом принести чувствительнейшую благодарность моим соотечественникам за лестный прием, сделанный ими «Юрию Милославскому». Предполагая сочинить эти два романа, я имел в виду описать русских в две достопамятные исторические эпохи, сходные меж собою, но разделенные двумя столетиями; я желал доказать, что хотя наружные формы и физиономия русской нации совершенно изменились, но не изменились вместе с ними: наша непоколебимая верность к престолу, привязанность к вере предков и любовь к родимой стороне. Не знаю, достиг ли я этой цели, но, во всяком случае, полагаю необходимым просить моих читателей о нижеследующем:

1. Не досадовать на меня, что я в этом современном романе не упоминаю о всех достопамятных случаях, ознаменовавших незабвенный для русских 1812 год.