России ивовая ржавь (сборник)

«Надо же, как все последовательно и четко: он – маленький мальчик в шароварчиках и кепочке, длинный коридор коммуналки – перебранки теток на общей кухне, пьяный дебош Жорки – все, от начала и до конца. Над ним зависли скорбные лица родни – все промелькнуло живым кино. Незнакомая ему река – горная, пенная на перекатах, заливала лицо. От бьющейся в агонии воды брызги попадали в рот – мешали глубоко вздохнуть. Вдруг течение резко замедлилось. Петр Иосифович сделал над собой усилие, чтобы избавиться от досаждающей воды, попытался отвернуться».

Он увидел над собой клюв огромного воробья, который норовил извернуться и попасть ему в глаз – когти больно держали грудь. Петр Иосифович заискал одной рукой рогатку – нащупал ее, под другую руку подвернулся огромный булыжник. За спиной чудовища судорожно попытался вставить его в придаток из кожи. Натянутая резина дзинькнула и оборвалась – булыжник выскочил, ударив ему в лицо.

…Наступила полная темнота. Но как легко и беззаботно стало вдруг.

Кредо квиа абсурдум

Да и слова Писания гласят:

«Врученное тебе отдай назад!»

В этом оазисе, скрытом от влияния тёплого моря стечением далеких палеолитических катаклизмов, осень выдалась особенная. Не один – целый замысловатый каскад предгорий, сотворил в этом богоугодном месте нечто похожее на сказку. Достаточные, свободные от скалистых образований долины привлекли сюда еще древних поселенцев, да так и остались притягательными для всех последующих поколений. Если приходила сюда осень, то приходила ощутимо, всегда с холодными ночными атрибутами.

В этом году капризная плутовка импульсными наскоками напоминала маленькую, незлую, но чрезмерно шаловливую собачонку. Возвратное тепло, схожее с ее игривыми наскоками, сдерживало бурный исход увядания. Некоторые листья, пожелтевшие ранним похолоданием, упали, прозелень же оставшихся трепетала, создавая жалкую иллюзию вечной жизни.

Прошу принять моё лирическое откровение, но оно вовсе не для тех, что предпочитают основательность и неизбежность созревших в голове действий. И уж вовсе не для других, кто имеет математический склад ума и не лирик. Надеюсь, оставшаяся плеяда – не прагматиков, чувствующая больше сердцем, не принимающая состояния удобные эпохе, все же составит силу противодействия, достаточную для баланса разумов.

Размеренная смена времен года в других областях, или, смазанная влиянием жаркого солнца здесь на юге, кому-то привычна и вполне достаточна, но баловням судьбы – романтикам, живущим изнутри раздуваемым пожаром, мало классической порции прекрасных мгновений. Им подавай ощущений, сильных прострельным зудом, от копчика через позвоночник в самый центр мозжечка. Оказывается, ощущения эти могут быть умножены одиночными прогулками по еще оставшимся редким уголкам природы, к счастью, не тронутым беспечностью свежего генеалогического посева.

Когда золото засыпающего леса в одну ночь приобретает высокую пробу – наутро рушит устои классики, следом за тем, возвращает назад в прошлое, превращая его в иллюзорное вечное – старая аксиома включается в игру без правил.

Если воздействовать на металл контрастно теплом и холодом, он закаляется – получается булат. Может быть, одна из тех существующих возможностей и создает предпосылку для всех чувствующих сердцем?! Мы не видим физической связи красоты глаз цветущей счастьем женщины с выверенной симметрией её пустых глазниц, но вполне предполагаем их живую чувственную связь.

Который раз в этом году проба золота листвы возрастала и безнадёжно падала, разбавляя душу красками новых ощущений. Бездонный простор неба манил кристальной чистотой. Свечки голых акселератов-ясеньков – вымпелами отпущенной паутины, и те принимали участие в своеобразной игре курьёзов. Над сплошным покровом кустистых зарослей они виделись мачтами фрегатов, колеблющихся на открытом рейде прошлой истории. Возмущениями воздушных потоков потрескивали сухие оболочки семян, в порывах игривых дуновений ветра смахивающие на страстные маракасы латинас. В эйфории пляски созревшие зерна готовы были пробить тесное заключение, желая любой ценой продолжиться в беспечных, веселящих глаз сеянцах.

Островок добротного леса на глубоком изломе рельефа не мешал простору мысли – он застыл напоминанием возможной узурпации, эфемерной, исподволь довлеющей властью. Массив леса простирался густым полотном: вначале полого – дальше круче, скрывая неровности склона, уходил к вершине, а оттуда словно стекал со склонов единой расплавленной массой, обильно включая в себя цветные вкрапления драгоценных металлов.