Читаем Россия белая, Россия красная. 1903-1927 полностью

Осматриваю комнату. Она вполне приличная. Открываю окно, выглядываю на улицу; передо мной неподвижные верхушки стоящих на некотором расстоянии от дома деревьев, отбрасывающие тени в лунном свете. А я полагал, что поднялся всего на один этаж. Очевидно, дом стоит на склоне спускающегося террасами холма; наверняка в доме есть и третий, и четвертый этажи. Такая планировка характерна для киевских предместий. Высовываюсь больше и действительно вижу внизу небольшой овраг.

Ложусь. Я снял только пиджак и ботинки. Уже собираясь гасить свечу, я замечаю, что хозяин не вернул мне коробок спичек. Позвать его, потому что спички мне могут понадобиться? Это неудобно: Сиренко и его дочь, должно быть, уже разделись. Я остаюсь лежать при горящей свече. Она сгорела на три четверти и сама погаснет, когда я засну.

Не спится. Чужая кровать, незнакомый дом… Я встаю, обхожу комнату. Вдруг мне в голову приходит мысль нажать на ручку двери… Что такое?.. Дверь не открывается, она заперта снаружи. Меня охватывает тревога. Ловушки нередко начинаются с этого, а заканчиваются убийством. Все мое сегодняшнее приключение представляется мне сейчас очень странным: одинокая девушка на киевской улице, долгий путь, стоящий в стороне дом, запертая дверь…

Может быть, я ошибаюсь? Возможно, хозяева сами боятся полностью доверять незнакомому человеку и заперли меня для своей безопасности? Огонек свечи поднимается: вот она догорает, и теперь остался лишь фитиль в лужице воска на блюдце. Сейчас и он погаснет… Что делать? Позвать Сиренко и попросить новую свечу? Но если у него в отношении меня дурные намерения, то он осуществит их не откладывая. Позвать на помощь? Хозяин дома услышит мои крики первым.

В этот момент огонь, дрогнув, гаснет. Я оказываюсь в темноте. Постепенно мои глаза привыкают к ней. К счастью, она не полная: лунный свет очерчивает контуры предметов мебели. Я пытаюсь взять себя в руки. Что делать? Выломать дверь? Безумие. Возвращаюсь к окну. До земли метров пятнадцать, если не больше. На стене никакого выступа. Прыгать? Рисковать сломать ногу и остаться беспомощным в этом глухом уголке? Тоже безумие. Нет, надо оставаться в комнате и дожидаться рассвета, прислушиваясь к каждому шороху и держась начеку. К сожалению, при мне нет никакого оружия.

Но хотя бы в этой комнате я один? Здесь точно никого больше нет? На цыпочках, на ощупь, стараясь ни на что не натолкнуться, я обшариваю самые темные места, занавески. Присев на корточки, просовываю руку под кровать… Ай! Я вздрагиваю и отпрыгиваю назад: там лежит человек.

Некоторое время я выжидаю, все органы чувств у меня напряжены. Я одновременно страшусь приступа (как вы помните, у меня больное сердце), боюсь, что человек вылезет из своего укрытия, и опасаюсь, что он там останется… Наконец, не в силах дольше сдерживаться, говорю ему тихим голосом, чтобы не встревожить остальных:

– Вылезайте! Вылезайте же!..

Человек не шевелится. Я приближаюсь к кровати, пинаю его ногой – никакой реакции; я наклоняюсь, хватаю его за одежду и вытаскиваю. Он никак не реагирует. Наклоняюсь и вижу: он мертв.

Слабый свет не позволяет мне определить, отчего умер этот человек. Обнаружение трупа ничего не объясняет, не решает ситуацию, в которой я оказался, не снимает моего страха перед хозяевами. Я думаю, что они явятся, считая, что я сплю и поэтому нахожусь в их власти… И вдруг меня осеняет. Придуманная мной хитрость мрачна и отвратительна, но выбирать не приходится!

Я снимаю с мертвеца пиджак и надеваю на себя, а на него натягиваю свой. Содержимое карманов я оставил в неприкосновенности, поскольку хозяева наверняка интересуются именно им. В карманы брюк мертвого я перекладываю мелочь, взятую из своих карманов. Затем поднимаю тело и укладываю на кровать в позе спящего. После чего забираюсь под кровать и замираю, как покойник.

Проходит время. Можете себе представить, что я чувствую, в каком состоянии нахожусь. Даже на часы посмотреть нельзя, потому что они на трупе. Наконец какой-то шорох у двери… Поворачивается ключ. Я догадываюсь, что дверь открывается. Шепот:

– Не зажигай свет… Давай быстрей…

Похоже, говорит девушка. Мне кажется, она остается в коридоре. Еле слышный звук осторожных шагов приближается к кровати, ко мне. Я в буквальном смысле слова затаиваю дыхание. И вдруг надо мной резкий толчок, слабый шум, смягченный кроватью удар.

– Ну вот, – слышится шепот. – Теперь хорошо. Ничего не трогай… Вернемся позже…

Человек выходит. Дверь тихонько закрывается, но ключ в замке не поворачивается. Снова все тихо. Обычная ночь.

Я лежу неподвижно, словно придавленный грузом этого дважды мертвеца. Не осмеливаюсь шевельнуться, ведь любое движение может стать для меня роковым, сообщив убийцам, что я жив. Ночь тянется минута за минутой, а я даже не могу подбодрить себя, взглянув на часы. Сколько я так пролежал: четверть часа, два часа, шесть? Я потерял представление о времени… Ночь никак не заканчивается.

Перейти на страницу:

Все книги серии Россия в переломный момент истории

Похожие книги

Зеленый свет
Зеленый свет

Впервые на русском – одно из главных книжных событий 2020 года, «Зеленый свет» знаменитого Мэттью Макконахи (лауреат «Оскара» за главную мужскую роль в фильме «Далласский клуб покупателей», Раст Коул в сериале «Настоящий детектив», Микки Пирсон в «Джентльменах» Гая Ричи) – отчасти иллюстрированная автобиография, отчасти учебник жизни. Став на рубеже веков звездой романтических комедий, Макконахи решил переломить судьбу и реализоваться как серьезный драматический актер. Он рассказывает о том, чего ему стоило это решение – и другие судьбоносные решения в его жизни: уехать после школы на год в Австралию, сменить юридический факультет на институт кинематографии, три года прожить на колесах, путешествуя от одной съемочной площадки к другой на автотрейлере в компании дворняги по кличке Мисс Хад, и главное – заслужить уважение отца… Итак, слово – автору: «Тридцать пять лет я осмысливал, вспоминал, распознавал, собирал и записывал то, что меня восхищало или помогало мне на жизненном пути. Как быть честным. Как избежать стресса. Как радоваться жизни. Как не обижать людей. Как не обижаться самому. Как быть хорошим. Как добиваться желаемого. Как обрести смысл жизни. Как быть собой».Дополнительно после приобретения книга будет доступна в формате epub.Больше интересных фактов об этой книге читайте в ЛитРес: Журнале

Мэттью Макконахи

Биографии и Мемуары / Публицистика
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное