Россия без Петра: 1725-1740

Но положение свидетелей тоже было весьма неприятным. Они попадали в ту же тюрьму, где сидели изветчик и ответчик, и заключение их продолжалось все время следствия. Допрашивали их раздельно, устраивая очные ставки поочередно с изветчиком и ответчиком. Никакие уловки («не видел», «не слышал», «не известил простотою») не помогали. Даже если было точно известно, что в криминальный момент свидетель был пьян, его и это не спасало: достаточно было другим сказать, что он «был пьян, токмо в силе» или «хотя он был и пьян, но в памяти», как с такого свидетеля спрашивали как с трезвого. А между тем подтвердить «непристойные слова» означало для свидетеля расписаться в собственном преступлении — недонесении «куда надлежит». Вот и должен он был ломать голову, проклиная тот день и час, когда его понесло в гости или на улицу. Таким образом, для свидетелей никогда не было оправдания, и в резолюциях Тайной канцелярии по завершенному делу им, как правило, посвящен особый раздел: «Да по тому ж делу, о свидетелях справясь делом, ежели они о показанных оного Симонова (ответчика по делу 1733 года об оскорблении «чести Е. и. в.». — Е. А.) непристойных слов многое время не доносили — учинить им жестокое наказание, вместо кнута бить плетьми и освободить».

Свидетели по делу драгуна Симонова еще могли благодарить судьбу за милость. Свидетели же по делу распопа Логина, слышавшие его «важные непристойные слова», пострадали серьезнее. В приговорах о них говорилось: «Показали, что не доносили якобы простотою, чему верить невозможно, понеже о том надлежало было им донести вскорости, но они того не учинили, и за то оным учинить наказание — бить плетьми и послать в Сибирь в Охоцкой острог»⁵⁶. Вот что значит быть свидетелем по делу политического преступника!

Анализируя многие случаи наказания свидетелей, приходишь к выводу, что понятие «свидетель» не идентично современному понятию. Свидетель в России XVIII века — это тот, кто не донес «куда надлежит» только потому, что это, с согласия или побуждения других свидетелей, сделал человек, проходивший по делу как изветчик. Иначе и невозможно интерпретировать резолюцию Тайной канцелярии 1732 года по делу солдата И. Седова: «Вышеписанному капралу Якову Пасынкову, который на означенного Седова о вышеписанных непристойных словах донес того ж числа, по которому ево доношению оной Седов и под караул взят, также и свидетелем салдатом Тимофею Иванову, Ивану Мологлазову, Ивану Шарову, которые, слыша означенные непристойные слова, говорили оному капралу, чтоб на оного Седова донес, о чем и оной капрал показал, к тому ж оные свидетели в очных ставках уличили того Седова о непристойных словах… за правый их извет в награждение выдать им… денег, а имянно — капралу — десять рублев, салдатам — по пяти рублев человеку». Анна Ивановна повысила награду: капралу — 50 рублей, свидетелям — по 10 рублей⁵⁷.

Рассмотрим и другой вариант, когда при произнесении «непристойных слов» обвиняемым никого, кроме изветчика, не было и последний не мог представить следствию свидетелей. И если ответчик, несмотря на суровые допросы и очные ставки с изветчиком, стоял на своем «накрепко», то вступал в действие старинный принцип «изветчику — первый кнут».

Вот как это выглядело на практике. В 1732 году денщик И. Крутынин донес на монастырского крестьянина Н. Наседкина «в говорении непристойных слов на один», то есть без свидетелей. После допроса и очной ставки Крутынина и Наседкина начальник Тайной канцелярии А. И. Ушаков постановил: «Оной крестьянин против показания оного Крутынина в непристойных словах в роспросе и с ним в очной ставке не винился. Определено: вышеозначенного денщика Крутынина и вышеписанного крестьянина Никиту Наседкина привесть в застенок и в споре между ими дать им очные ставки, и если [Крутынин] станет о вышепоказанных словах на того Наседкина показывать, а оной Наседкин в тех словах не повинитца, то оного Крутынина (т. е. доносчика, — Е. .), подняв на дыбу, роспросить с пристрастием, подлинно ли ль он, Крутынин, от оного крестьянина Наседкина те непристойные слова слышал или он, Крутынин, на того Наседкина о тех словах затеял, а не слыхал ли он, Крутынин, тех слов от других, и ежели оной Крутынин с подъему в том своем показании утвердится, то и означенного крестьянина Никиту Наседкина по тому ж, подняв на дыбу, роспросить с пристрастием, подлинно ль он, Наседкин, показанных на него от оного Крутынина непристойных слов не говаривал или те слова он, Наседкин, говорил, да не сказывает на допросе, боясь себе за то истязания, и не слыхал ли он, Наседкин, тех слов от других кого?»⁵⁸