Россия без Петра: 1725-1740

В этой иерархии уже не было Анны Петровны — герцогини Голштинской. Как мы помним, летом 1727 года Меншиков наконец выжил из России Карла Фридриха, который вместе с женой покинул страну. Напоследок светлейший, довольно бесцеремонно поторапливавший герцогскую семью с отъездом, нарушил Тестамент Екатерины: отменил те его положения, которые обеспечивали дочери Петра доходы от острова Эзель (ныне Сааремаа).

Был беспощаден светлейший и в преследовании своих недоброжелателей. Никаких традиционных амнистий в связи с воцарением Петра II Меншиков не допустил, и 74-летний^{3} Петр Андреевич Толстой под конвоем 80 солдат отправился на Соловки, где и умер в 1729 году в заточении. Остальные преступники начали свой длинный путь в Сибирь. При Анне, в 1731 году, Г. Г. Скорняков-Писарев стал даже воеводой Охотска — базы экспедиций Беринга; через восемь лет на этом посту его сменил другой участник «дела» 1727 года — А. М. Девьер. И только Елизавета вернула обоих из сибирской ссылки.

Амнистия коснулась только одного человека — старицы Елены, в миру Евдокии Лопухиной, бабушки Петра II. В 1718 году после так называемого «суздальского розыска», составлявшего часть дела царевича Алексея, старица Елена была переведена из Москвы в Ладогу в монастырь, где содержалась в столь тяжелых условиях, что страдала от них и охрана бывшей царицы. Меншиков, составивший инструкцию о «крепком» содержании старицы, даже не ответил на письмо капитана Маслова, писавшего в 1720 году, что Елене необходимо построить келью, «потому что в сие зимнее время от стужи и от угара зело изнуревается и одержима болезнию». В марте 1725 года Евдокию перевели в Шлиссельбург — «государеву тюрьму», из которой выхода уже не было. Но в июле 1727 года светлейший пишет ей ласковое письмо: «Государыня моя, святая монахиня!.. От всего моего сердца желаю, дабы Вам, с помощию Божиею, в добром здравии прибыть в Москву и там бы Ваше монашество видеть и свой должный отдать Вам поклон. Жена моя, и дети, и обрученная государыня невеста, и свояченица наша Варвара Михайловна Вашей милости кланяются»¹⁹.

Ласки светлейшего понятны: бабушка царя — это не вчерашняя Дунька — ненавистная постриженная жена господина, с которой можно было поступать как заблагорассудится. Но почему Меншиков горячо желает встретиться с экс-царицей в Москве, а не в Петербурге, куда из Шлиссельбурга по Неве плавания всего лишь день? В этом-то и состояла хитрость временщика. Он не хотел конкуренции, и Елену, не дав ей даже познакомиться с внучатами, отправили в Москву, в Новодевичий монастырь. Позже она жаловалась царю, что «князь Меншиков, не допустя до В. в., послал меня за караулом к Москве»²⁰. Внука она впервые увидела лишь в начале 1728 года, когда сам Меншиков сидел в Ранненбурге и ждал решения своей судьбы.

Уже с конца апреля 1727 года Петр находился под особым присмотром светлейшего, его родных и доверенных людей. Мальчик был даже поселен в Меншиковском дворце, позже туда перевезли все его вещи и необходимую мебель. До свадьбы было далеко — жениху не исполнилось еще и двенадцати, — но Александр Данилович по этому поводу не унывал. Он начал приручать юного императора и, забросив все государственные дела, разъезжал с мальчиком по городу, на верфь, в конюшню, обедал с ним, отправлялся за город на охоту.

Большие надежды светлейший возлагал на Андрея Ивановича Остермана, которого еще до кончины Екатерины назначил воспитателем Петра, прогнав неугодного и ненадежного Семена Маврина. Остерман, наоборот, казался ему надежным и послушным, и, когда мальчик оставался со своим воспитателем, Меншиков был спокоен — верный и боязливый Андрей Иванович не подведет! Увы! Андрей Иванович оказался смелее, чем думал светлейший. Заметив, как царь тяготится обществом Александра Даниловича, как не нравится ему его будущая жена, Остерман стал исподволь готовить мальчика к тому, чтобы он высвободился из-под власти Меншикова.

Возможно, подпольная работа Остермана, Ивана Долгорукого и стоявшего за его спиной клана Долгоруких продолжалась бы долго, если бы не серьезная болезнь светлейшего, которая началась внезапно в середине июля и продолжалась больше месяца. Александр Данилович был так плох, что даже написал духовную, политическое завещание и несколько писем влиятельным сановникам с просьбой не оставить в беде его семью.