Россия без прикрас и умолчаний

С другой стороны, большие и малые руководители в России втихомолку очень ценят это еврейское вынужденное старание. Если ситуация позволяет, они стремятся обзавестись заместителями еврейской национальности. С таким заместителем начальник чувствует себя легко: можно, не стесняясь, переложить на его плечи всю работу. Человек будет только доволен своей «незаменимостью» как гарантией того, что он не потеряет эту предельно высокую для него должность. По этой причине в России, где почти нет евреев-начальников, так много евреев-заместителей.

Еще одна психологическая особенность – мне неприятно и тяжело о ней говорить, но ничего не поделаешь. Если еврей занимает руководящую должность, и от него зависит прием на работу, то он, как правило, старается брать поменьше своих соплеменников или не брать их совсем. Он, как огня, боится обвинения в «национальном протекционизме» – это обвинение всегда готово у русских антисемитов, а оно считается тяжелым и даже политическим. Более того, евреи, уже работающие в данном учреждении, косо смотрят на новичков своей национальности – ведь они увеличивают процент сотрудников-евреев, появляется угроза «перебора», дается пища для антисемитских разговоров и так далее.

Существует в России порода «просвещенных» антисемитов – по-моему, это самые невыносимые представители человечества. Они порой не прочь завести с евреем «разговор начистоту», чтобы доказать ему необходимость некоторых ограничений для этой национальности или обосновать «стихийный», «народный» антисемитизм. Вот что говорил мне однажды разоткровенничавшийся Василий Федченко, редактор моей книги в издательстве «Молодая Гвардия», секретарь партийного комитета этого издательства:

— Леонид Владимирович, давайте поговорим откровенно. Вы меня, надеюсь, антисемитом не считаете? Отлично. Если бы я им был, я бы не заводил этого разговора с вами. Попробуйте на минуту отвлечься от того, что вы еврей, и рассудить по справедливости. Сколько евреев живет в нашей стране? Два с лишним миллиона, примем для простоты, что они составляют ровно один процент населения. А сколько евреев у вас в редакции? Четверо из пятнадцати – это больше двадцати процентов. В высших учебных заведениях Москвы их, в среднем, больше пяти процентов. Выходит, что в процентном отношении их больше, чем русских. Почему же, я вас спрашиваю, они оттирают плечами русских ребят с порога университета? И за что в таком случае русским ребятам, не попавшим в университет по милости евреев, любить этих своих конкурентов? Не лучше ли будет сказать, что антисемитизм, который вы справедливо проклинаете, поддерживается самими евреями? Вот ведь, дорогой, что получается, если трезво смотреть на вещи!

Он увлекся, раскраснелся, на его губах играла улыбочка. Я подумал, что надо его остановить, а то он понесет совсем страшное и придется идти на скандал, давать ему по физиономии. Это мне отнюдь не улыбалось – хотя бы потому, что вся вина за скандал свалится на меня, будут тяжелые неприятности, и никто не примет во внимание мои еврейские эмоции. Поэтому я хладнокровно сказал:

— Давайте, как вы говорите, по справедливости. Чтобы исправить положение, надо установить процентную норму приема евреев в высшие учебные заведения. Один процент. Так?

Не подозревая подвоха, Федченко ответил:

— Ну, почему же один процент? В Москве живет много евреев, я бы установил два. Повторяю, я не антисемит.

— Хорошо, Василий Алексеевич. А царские чиновники, ведавшие просвещением до революции, – они ведь были антисемитами, не так ли?

Федченко пожал плечами.

— Н-ну, по официальной политике, насколько нам известно из истории, – да, были.

— Так вот, они установили норму в три процента. Но если вы добьетесь, как влиятельный в партии человек, чтобы повсеместно принимали в институты хоть один процент, то еврейские, как вы выражаетесь, «ребята» будут вам по гроб жизни благодарны, потому что им откроется путь в высшие учебные заведения, куда сегодня их вообще не берут. Похлопочете, Василий Алексеевич?

Я намеренно использовал в разговоре примитивные доводы – более тонкие антирасистские соображения он бы не понял и не принял. А эти подействовали – Федченко быстренько сменил тему и впредь «откровенных разговоров о справедливости» со мною не заводил.