Россия будущего

Пусть материализм настоящего века отвергнет разделение функций труда на низшие и высшие и умственную деятельность уравняет с физическою. Но остается вот разница: изобретатель незаменим; он есть монополист по природе, а мускулы заменимы. И не только изобретатель, но распорядитель и наблюдатель. Не всякий рабочий способен быть десятником, а всякий десятник есть уже способный рабочий. Способность к мускульной работе есть перейденная ступень. А следовательно, интеллектуальная сила есть не специальность, а высшая функция, Mehrweth, добавочная стоимость, употребляя выражение Маркса, и следовательно, эквивалента, которого заслуживает умственный деятель за свое участие в производстве, заслуживает несоизмеримо большей премии. Несоизмеримо именно по своей незаменимости. Можем представить себе толпу африканских негров, приставленных к работе, которые, оставленные себе, ничего не произведут или произведут бестолочь, а под руководством плантатора производят дорогие ценности. Какая доля выработанной ценности кому принадлежит?

Отсюда естественный переход к анализу заработной платы и рабочих часов. Является необходимость уяснить себе сущность труда. Определив его как покорение природы в смысле направления стихийных ее сил к деятельности не слепой, а целесообразной, в смысле получения не продукта природы, но человеческого изделия, Гиляров останавливается над анализом умственного труда. «Умственный труд есть ли труд? Если да, тогда труд должен быть разделен на непосредственный — мускульный и посредственный — нервный. Не причислить же умственного труда к труду не только в смысле усилия, но и в смысле покорения природы, с целью усвоения материи, невозможно. Даже без кооперации и без разделения труда мускульный труд, ограничивающийся самим собою, не существует: ему предшествует и ему соответствует напряжение нервов, которые двигают мускулами, и еще прежде производят представления и ощущения, вызывающие на мускульный труд. Вернее — именно нервный-то труд и есть главный производитель. Без него труд перестает быть тем, чем он есть, творчеством, оставаясь механическою силою, тожественною с паром или лошадью. Руки и мускулы только орудие мозга. В разделении труда это яснее. Архитектор чертит план, плотник строит. Что плотник или каменщик без архитектора? Но тогда он сам архитектор. А без этого и дома не выйдет: выйдут слепые, случайные движения, однозначащие с явлениями природы.

Когда станем на эту точку зрения, вся политическая экономия перевертывается, и Адам Смит со всеми последователями обличается в односторонности. Прежде чем пускаться в теоретическое разъяснение, обращусь к примеру и возьму для него, например, хоть постройку знаменитого Волжского моста. Разберем составные его экономические элементы и, следуя господствующему воззрению, переберем участвовавших работников: слесарей, плотников, кузнецов, углекопов, паровщиков, машинистов — словом, всех, кто участвовал в отделке материала, в подвозке и установке его на место. Но не забудем и строителя. Его и не забывают конечно, об нем скажут, что он участник кооперативного труда. Но как определить его место? И так как вопрос экономический, то какую ценность справедливо определить его труду? Разом, во-первых, бросается в глаза вся неприложимость пошлого измерения, предлагаемого Марксом, посредством рабочих часов. Умственная работа по существу недоступна измерению временем, неосновательно прибегнуть, при измерении ее, и к понятию интенсивности. Меритель, очевидно, должен быть приложен какой-то другой. Чудовищною несправедливостью будет, если всю ценность труда ограничим черчением планов и временем, для них требовавшимся. Прежде чем начертить, надобно обдумать, надобно произвести исчисления, надобно свериться с книжками. При исчислениях можно миллион раз ошибиться, миллион раз поправлять; можно просидеть за планом многие годы; может план мгновенно предстать фантазии в конченном виде. Во все время работы материал, бумага и перо, и даже мысленное представление имеют совершенно несущественное значение; ничто не тратится, кроме внутренней жизненной силы, и ничего не портится, как при мускульных опытах с материалом. Однако плод фантазии и ума есть член равнозначительный всему остальному в постройке моста, всем этим каменщикам, кочегарам, слесарям, взятым вместе. Весь мост является только исполнением идеи, и каждый из работников по праву может быть представлен раздвоенным на исполнителя и умствователя и в последней половине, умствовании, заемщиком чужой мысли, ему переданной, без чего вся его работа — ничто и даже не может возникнуть к бытию.

То, что видим на постройке Волжского моста, повторяется ежеминутно: в каждом экономическом моменте неизменно взаимно сопутствующими — замысел и исполнение»[134].