Россия будущего

«Вы говорите, что петербургские дешевые газеты ведут дело шаромыжнически. Совершенно верно; но выведите отсюда совершенно противоположное заключение. Ужели вы думаете, что эти газеты имеют успех, потому что шаромыжничают? Ужели в России находятся десятки тысяч человек, которые выписывают газеты собственно потому, что надеются видеть в них скандалы? Допустить этого нельзя. В разносной продаже успевает номер со скандалами; платит тот-другой 5 коп., чтобы прочитать скандал. Но вы допустите такое умозаключение в целой массе: будем подписываться на полгода, на год, ибо там будут скандалы? Нет, подписываются потому, что развилась уже жажда политического чтения и проникла в массу, даже до извозчиков. Дешевизна облегчает удовлетворение этой жажды; а издатели, да и вы-то с ними вместе, воображаете, что для этого надобны фортели. По моему мнению, это ошибка. Шаромыжники могли бы иметь успех, и имели бы успех еще больший, если бы откинули шаромыжничество и имели в виду не жажду к скандалам, а жажду к чтению вообще… А отсюда… заключение: что честно поступит, высокий гражданский долг исполнит, больше других соотечественников послужит тот, кто, имея дарования кое на что высшее и блистательнейшее, на более глубокое и ученое, совлечет с себя парадные одежды публициста-генерала и в рубище, свойственном простому люду, потолкует с ним о том, что ему знать желательно, но что растолковать ему отчасти не хотят, отчасти не умеют. Молю Бога, чтобы Он дал мне успех, не потому только что это выгодно, а и потому, что это общеполезно…

Мой подвиг страшен только в двух отношениях: во-первых, трудно соблюсти известную меру пошлости, необходимой для дешевого издания; во-вторых, нелегко организовать внешний механизм дела, — так постановить, чтобы колесо вертелось, не требуя от меня особых забот и изнурительного труда»…

«Содействовать общественному воспитанию — вот что нужно и что казалось мне возможно. События общественные и политические должны доставлять материал, из которого по мелочам, в виде выводов частных, проводить объединяющие начала мысли и гражданского долга в публику. А для этого надобно прежде всего ниспуститься до публики, до некоторой степени пожертвовать собою»…

«Позабавил меня отзыв кн. Ч-ой: „Вероятно, у вас теперь подписка поднимается“. Она разумела обилие серьезных статей, тогда как подписка, и именно вследствие этого, падала. Серьезные статьи нужны только для славы журнала, а не для успеха…»

«Дело в том, — писал Н. П. после многих обрушившихся на него цензурных кар, что или молчать, или говорить по совести. Если прилаживаться к тому, что по глубокому убеждению чувствуешь не только дурным, но развращающим, кончишь тем, что потеряешь совесть…»

Вот как смотрел покойный на великое призвание публициста. Но газета и труды над учеными сочинениями по филологии и политической экономии и над своими воспоминаниями не удовлетворяли Н. П-ча. Он мечтал о большом литературно-ученом предприятии в связи с расширением своего газетного дела. Вот что писал Н. П-ч одному другу после покупки писчебумажной фабрики в сентябре 1875 года:

«Месяца два будет еще каторги, каторги тяжелой, работы непомерной. Газета неизбежно на первое время потерпит несколько от этого; нельзя будет ею заняться с желаемою внимательностью. Но зато вдали вижу спокойствие, и это удваивает энергию. Уменьшится несколько мой ужас. О, если бы только до нового года дотянуть без всяких громоносных произволов или произвольных громов! Вошло бы тогда все в установленную мерку; я мог бы усилить персонал редакции; было бы время пообдумывать, тщательнее заняться, заняться вопросами более серьезными. А затем… почему не помечтать? Я мечтаю, что с типографиею и бумажною фабрикой я могу начать солидное, учено-литературное предприятие (точнее, ученое), в котором давно нуждается Русь и об идее которого я когда-нибудь вам скажу»…

Между тем фабрика и цензурные притеснения разорили Н. П.-ча. В самый разгар подписки, накануне войны, газету остановили на два месяца. Затем ему часто запрещали розничную продажу. Все это подрывало его средства, усиливало конкурентов, им же поставленных на ноги и, так сказать, вытащенных из грязи, и привело издание на край гибели в 1885 году. Н. П. предполагал покончить с газетой и уже составил следующее объяснение подписчикам, сохранившееся в черновом виде: