Великим несчастием нашей финансовой политики и поистине тяжким наследством будущему министру финансов является наш огромный государственный долг, перешедший за 81
/2 млрд рублей и обременяющий роспись более, чем 350-миллионным ежегодным платежом, коего львиная доля приходится на долю заграничных держателей наших бумаг. Внешний долг наш образовался, смеем думать, единственно по недоразумению. Россия совершенно не такая страна, чтобы неизбежно и неотвратимо быть вынужденной пользоваться иностранными капиталами и внешним кредитом. Имея все необходимое у себя дома, будучи в состоянии при огромном вывозе своих избытков сократить иностранный ввоз до крайнего минимума, т. е. имея на столетия вперед обеспеченный активный торговый баланс, мы могли бы при иной денежной системе явиться с предложением, а не со спросом капитала. И если мы до сих пор действовали обратно, то только потому, что руководились указаниями биржевой финансовой науки, бесплодно истощая силы своего народа и мешая его самобытному земледельческому и промышленному развитию.Отвергнув в 1859 году здравую и разумную народохозяйственную политику Императора Николая I, оставившего хотя и крепостную, но здоровую и богатую Россию, новое царствование, вместо того чтобы приспособить эту систему к нуждам освободительного дела, коим она как нельзя более соответствовала, ввело финансовую систему, словно нарочно придуманную для разорения только что освобожденного народа. Национальный капитал вместо быстрого прироста стал таять на глазах, старокультурная Россия — обращаться в пустыри. Разраставшийся превыше меры государственный аппарат, ранее почти внешних долгов не знавший, начал все чаще и чаще прибегать к услугам иностранного капитала. Национальная задолженность всех видов стала неудержимо расти и сделала огромный скачек в последнее десятилетие, особенно с момента, когда введение золотой валюты обменяло наши национальные деньги на мировые и открыло широкие ворота для помещения у нас иностранного капитала. Несчастная Японская война довершила дело нашего закабаления иностранными биржами, и сбросить это иго теперь под силу разве гениальному экономисту.
Самый печальный в народохозяйственном смысле шаг был сделан обращением нашего главного государственного долга — ренты — в металлическую бумагу с обязательной уплатой на вечные времена иностранным держателям процентов в золоте по неизменному паритету.
Первой заботой нового министра финансов должно быть освобождение от этого обязательства хотя той части ренты, которая находится в руках русских капиталистов; это может быть достигнуто немедленным требованием к заштемпелеванию находящихся за границей листов ренты и отменой для дальнейших уходящих за границу количеств обязательства металлической оплаты.
Затем наш внешний долг должен начать последовательно и неуклонно сокращаться, на что не следует жалеть никаких средств. Погашение его возможно единственно путем покупки на иностранных биржах наших бумаг, для чего должен дать средства активный расчетный баланс. Станет же этот баланс активным тогда, когда активность нашего торгового баланса будет гораздо большей, чем ныне, и не будет в зависимости от выпавших или не выпавших вовремя дождей.
И здесь дело прежде всего в подъеме нашего земледелия и промышленности. Достаточно первому увеличить свои крайне низкие ныне урожаи всего на 1–2 зерна, достаточно, чтобы этот хлеб не был искусственно обесцениваем народной нуждой, податным давлением, неустройством кредита и неверной денежной системой, чтобы Россия тотчас же вернулась к своей прежней роли — житницы Европы — и, вывозя одни избытки, увеличила бы свой хлебный экспорт чуть не вдвое. Но достичь этого подъема урожаев можно лишь доставлением народному хозяйству оборотных средств в указанных выше размерах.
Тогда же и русский рынок потребления будет широко удовлетворять национальную промышленность, которая, обладая со своей стороны достаточными капиталами и оборотными средствами и защищенная высокими тарифами, будет в состоянии сократить иностранный ввоз до минимальных размеров.