Читаем Россия бунташного века: cкандалы, интриги, расследования полностью

С Лыковым все обошлось хорошо: ему удалось устроиться в Посольский приказ, где он начинает переводить «Космографию» Меркатора (учебник географии того времени) совместно с Иваном Дорном. Богдан Лыков просит денег, потому что «сидит беспрестанно» за работой в Посольском приказе, переводя эту «Космографию» задарма. Денег дали.



А. М. Васнецов. Улица в Китай-городе. 1900 г.


Богдан понял, что нужно брать выше, и написал письмо с просьбой взять его на работу, а то «я без поместейца и без вотчины, не у дела будучи, волочась меж двор», чтоб «вконец не погинуть». К слову, часть переведенной «Космографии» тоже легла на стол начальника в Посольском приказе как наглядное доказательство навыков и умений. Его взяли на работу в качестве переводчика официально. Дальше — лучше: работал Лыков вместе с Дорном, другим переводчиком, на Ильинке, а жил за Тверскими воротами. Ходить далеко, страшно. Что делать? Опять писать письмо: «И мне к тому Ивану Дорну бродить рано и позно далеко и пристрашно», поэтому дайте дворик неподалеку, «чтоб твоему государеву делу в моей далней бродни мешкоты не было».

Лыкову дали домик в Китай-городе.

Умер мой герой, будучи дипломатом и переводчиком в посольской миссии в Стамбуле. Как и почему — неизвестно.

Глава 23. Шервудский лес и Брыкганция

Лыков переводил главы о Британских островах из латинского «Атласа, или Космографических соображений о сотворении мира и виде сотворенного». Главы о Британии перекочевали в Атлас из трактата «Британия» Уильяма Кемдена. Надо сказать, что переводчикам остается только посочувствовать: английская историография навалилась на них своей тяжестью, а им было нечем защищаться — недостаточное знание латыни, имен собственных, топографических объектов, терминологии, всего, что могло описать Англию, явно не помогало.

Представьте: простым переводчикам (пусть и обладавшим огромным опытом) нужно перевести и интерпретировать текст с неизвестными им реалиями. Скажем, о Литве Лыков мог сказать что-то, а вот об Англии и ее социальном строе — вряд ли, как и немец Дорн.

Богдан встречается с текстом, набитым бесконечными аллюзиями на труды античных историков, средневековых хронистов, современных Кемдену ученых — всем, что было в арсенале человека «универсального знания». И все это на латинском языке с его сложными синтаксическими конструкциями, которым Лыков владеет не слишком уверенно. Понятно, почему Лыков запросил плату за этот перевод.

Появляются очаровательные ошибки. Например, река Темза становится несуществующим автором, якобы рассказывающим о британских реках. Темза, записываемая на латыни как Tamesis, не всегда опознается переводчиками, и мы получаем: «Под тем градом течет река Сабрина. По скаскам Тамеги мудреца, Брытанская река имянуется…»

Пострадал и Шервудский лес: дважды его называют рекой, в которой ночью с огнем ловят рыбу. А в пассаже о Шервудском лесе была сложная синтаксическая конструкция, которую, не сумев разобрать, наши переводчики ничтоже сумняшеся заменили на описание, взятое из головы. Так в Шервудском лесу стали расти «орешки чернилные» и «красно цветущие древеса».

А еще: «Бывал в Ышпании град Брыкганция, славен и зело велик. И тот град запустел, и стены развалилися. И перенесено то камение из Гишпании в Лагению, и поставлен град Ватерфордия. И многие люди и из Шпании перешли со всем имениеем своим. И в том граде Ватерфордия обжилися». В этом отрывке прекрасно все, за исключением того факта, что он полностью придуман переводчиками.

В оригинале читаем: «Так как в Испании был древний город бригантов, называемый Бригантией, Флориан дель Кампо прилагает все усилия к тому, чтобы произвести этих бригантов из своей Испании. Если бы даже это предположение было вероятным, то одинаково возможно производить тех от бригантов в Британии, которые составляют весьма многочисленный и схожий народ».

Согласитесь, даже на русском это сложно читать, что уж говорить о латыни, которой владеешь плюс-минус сносно?

Перейти на страницу:

Все книги серии История и наука Рунета

Дерзкая империя. Нравы, одежда и быт Петровской эпохи
Дерзкая империя. Нравы, одежда и быт Петровской эпохи

XVIII век – самый загадочный и увлекательный период в истории России. Он раскрывает перед нами любопытнейшие и часто неожиданные страницы той славной эпохи, когда стираются грани между спектаклем и самой жизнью, когда все превращается в большой костюмированный бал с его интригами и дворцовыми тайнами. Прослеживаются судьбы целой плеяды героев былых времен, с именами громкими и совершенно забытыми ныне. При этом даже знакомые персонажи – Петр I, Франц Лефорт, Александр Меншиков, Екатерина I, Анна Иоанновна, Елизавета Петровна, Екатерина II, Иван Шувалов, Павел I – показаны как дерзкие законодатели новой моды и новой формы поведения. Петр Великий пытался ввести европейский образ жизни на русской земле. Но приживался он трудно: все выглядело подчас смешно и нелепо. Курьезные свадебные кортежи, которые везли молодую пару на верную смерть в ледяной дом, празднества, обставленные на шутовской манер, – все это отдавало варварством и жестокостью. Почему так происходило, читайте в книге историка и культуролога Льва Бердникова.

Лев Иосифович Бердников

Культурология
Апокалипсис Средневековья. Иероним Босх, Иван Грозный, Конец Света
Апокалипсис Средневековья. Иероним Босх, Иван Грозный, Конец Света

Эта книга рассказывает о важнейшей, особенно в средневековую эпоху, категории – о Конце света, об ожидании Конца света. Главный герой этой книги, как и основной её образ, – Апокалипсис. Однако что такое Апокалипсис? Как он возник? Каковы его истоки? Почему образ тотального краха стал столь вездесущ и даже привлекателен? Что общего между Откровением Иоанна Богослова, картинами Иеронима Босха и зловещей деятельностью Ивана Грозного? Обращение к трём персонажам, остающимся знаковыми и ныне, позволяет увидеть эволюцию средневековой идеи фикс, одержимости представлением о Конце света. Читатель узнает о том, как Апокалипсис проявлял себя в изобразительном искусстве, архитектуре и непосредственном политическом действе.

Валерия Александровна Косякова , Валерия Косякова

Культурология / Прочее / Изобразительное искусство, фотография

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
1939: последние недели мира.
1939: последние недели мира.

Отстоять мир – нет более важной задачи в международном плане для нашей партии, нашего народа, да и для всего человечества, отметил Л.И. Брежнев на XXVI съезде КПСС. Огромное значение для мобилизации прогрессивных сил на борьбу за упрочение мира и избавление народов от угрозы ядерной катастрофы имеет изучение причин возникновения второй мировой войны. Она подготовлялась империалистами всех стран и была развязана фашистской Германией.Известный ученый-международник, доктор исторических наук И. Овсяный на основе в прошлом совершенно секретных документов империалистических правительств и их разведок, обширной мемуарной литературы рассказывает в художественно-документальных очерках о сложных политических интригах буржуазной дипломатии в последние недели мира, которые во многом способствовали развязыванию второй мировой войны.

Игорь Дмитриевич Овсяный

История / Политика / Образование и наука
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное