Читаем Россия бунташного века: cкандалы, интриги, расследования полностью

«Несмотря на это, — сказал он, — как нам знать, не вывезены ли товары из зараженных домов? А довольно искры, чтобы зажечь целый мешок с угольями. Странное у вас обыкновение — разглашать свои несчастия. Правда, что нищие обнажают свои раны, чтобы возбудить сострадание и получить помощь, однако кто объявляет о чуме, предостерегает других, чтобы не имели с ним никаких сношений; точно так ставятся маяки, чтобы корабли не подходили к берегу. Также нам кажется странно, зачем часто присылаются к нам особенные Королевские письма с просьбами за частных лиц, как будто наш Царь не довольно печется как об русских, так и об иностранцах. Редко другие Государи обращаются к нам с такими просьбами, кроме Датского, у которого они, как слышно, дешевы. Не знаю, что они стоят в Англии. Да что нам за дело до иноземных обычаев: их платье не по нас, а наше не по них», — передает слова Нащокина Самюэль Коллинс. Благодаря этому Россия, в отличие от других европейских стран, смогла избежать эпидемии.

В 1660–1680-х гг. на основании новостей из «Курантов» регулярно объявляли карантины, спасавшие русских от «моровых поветрий». Когда в Кракове разгорелась эпидемия 1681 г., правительство быстро закрыло русско-польскую границу, а через три года на карантин были посажены Псков, Киев, Новгород и Смоленск.

Если учесть, что любое моровое поветрие было тяжелым испытанием для народа и экономики страны, можно понять, насколько ценными были такие превентивные меры.

В «Курантах» говорили и о причинах эпидемий:

— магия (например, в немецком Гайгере в 1680 г. причиной мора считался могильщик, признавшийся, что он убил беременную женщину и надругался над ее телом и телом младенца. Ужасающие операции, включающие в себя язык женщины и голову младенца, совершались для инициации мора с помощью магии);

— божий гнев за грехи людские (стандартная причина).

Радостно, что вера в эпидемию как в божье наказание не мешала русскому правительству принимать защитные меры. На бога надейся, а сам не плошай.

Глава 20. Конкуренция коммерсантов

В 1665 г. приказ Тайных дел заключает договор с голландцем Яном ван Сведеном (или Иваном Шведом), торговцем — тот обязуется привозить в Россию иностранные газеты («вестовые письма всякие»). Регулярная поставка иностранных газет могла состояться раньше: еще в 1643–1644 гг. Юстус Филимонатус предлагал за специальную плату организовать поток газет между Ригой и Псковом, но это показалось дорогим удовольствием — на тот момент потребность в новостных сводках была невелика.

Ван Сведен спокойно переправлял из Москвы в Ригу как газеты, так и частную корреспонденцию купцов (а там было много чего ценного, в этой корреспонденции, и не облагающегося налогом) в течение трех лет, и вдруг, когда пришло время продлевать договор, появляется соперник — Леонтий Марселис, торговец. Его отец был приближенным Ордина-Нащокина, поскольку много лет торговал в России и выполнял задания русского правительства. Ван Сведен в оскорбленных чувствах подал челобитную с просьбой дать ему возможность прений с Марселисом. Прения разрешили — каждая сторона будет предлагать условия, выгодные русскому правительству, поэтому получатель услуг останется в выигрыше.

Ван Сведен снизил стоимость: «вести» будут приходить раз в неделю за 400 рублей в год, если корреспонденцию будут возить ямщики (то есть перевозку будет осуществлять русская сторона), а не его наемные рабочие.

Марселис давил на альтруизм: мы три года возили все бесплатно (проще говоря, Марселис занимался шпионажем в Риге, передавал вести в Россию, был разоблачен и посажен в тюрьму, но удачно подкупил охрану и сбежал), и вообще, если почту будут перевозить ямщики, готов это делать бесплатно. Платить русская сторона должна была только людям в Вильне, переправляющим почту, и «премногими милостями» от великого государя. К чему это соревнование?

Ван Сведен не смог предложить более выгодных для русского правительства условий и выбыл из гонки.

Перейти на страницу:

Все книги серии История и наука Рунета

Дерзкая империя. Нравы, одежда и быт Петровской эпохи
Дерзкая империя. Нравы, одежда и быт Петровской эпохи

XVIII век – самый загадочный и увлекательный период в истории России. Он раскрывает перед нами любопытнейшие и часто неожиданные страницы той славной эпохи, когда стираются грани между спектаклем и самой жизнью, когда все превращается в большой костюмированный бал с его интригами и дворцовыми тайнами. Прослеживаются судьбы целой плеяды героев былых времен, с именами громкими и совершенно забытыми ныне. При этом даже знакомые персонажи – Петр I, Франц Лефорт, Александр Меншиков, Екатерина I, Анна Иоанновна, Елизавета Петровна, Екатерина II, Иван Шувалов, Павел I – показаны как дерзкие законодатели новой моды и новой формы поведения. Петр Великий пытался ввести европейский образ жизни на русской земле. Но приживался он трудно: все выглядело подчас смешно и нелепо. Курьезные свадебные кортежи, которые везли молодую пару на верную смерть в ледяной дом, празднества, обставленные на шутовской манер, – все это отдавало варварством и жестокостью. Почему так происходило, читайте в книге историка и культуролога Льва Бердникова.

Лев Иосифович Бердников

Культурология
Апокалипсис Средневековья. Иероним Босх, Иван Грозный, Конец Света
Апокалипсис Средневековья. Иероним Босх, Иван Грозный, Конец Света

Эта книга рассказывает о важнейшей, особенно в средневековую эпоху, категории – о Конце света, об ожидании Конца света. Главный герой этой книги, как и основной её образ, – Апокалипсис. Однако что такое Апокалипсис? Как он возник? Каковы его истоки? Почему образ тотального краха стал столь вездесущ и даже привлекателен? Что общего между Откровением Иоанна Богослова, картинами Иеронима Босха и зловещей деятельностью Ивана Грозного? Обращение к трём персонажам, остающимся знаковыми и ныне, позволяет увидеть эволюцию средневековой идеи фикс, одержимости представлением о Конце света. Читатель узнает о том, как Апокалипсис проявлял себя в изобразительном искусстве, архитектуре и непосредственном политическом действе.

Валерия Александровна Косякова , Валерия Косякова

Культурология / Прочее / Изобразительное искусство, фотография

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
1939: последние недели мира.
1939: последние недели мира.

Отстоять мир – нет более важной задачи в международном плане для нашей партии, нашего народа, да и для всего человечества, отметил Л.И. Брежнев на XXVI съезде КПСС. Огромное значение для мобилизации прогрессивных сил на борьбу за упрочение мира и избавление народов от угрозы ядерной катастрофы имеет изучение причин возникновения второй мировой войны. Она подготовлялась империалистами всех стран и была развязана фашистской Германией.Известный ученый-международник, доктор исторических наук И. Овсяный на основе в прошлом совершенно секретных документов империалистических правительств и их разведок, обширной мемуарной литературы рассказывает в художественно-документальных очерках о сложных политических интригах буржуазной дипломатии в последние недели мира, которые во многом способствовали развязыванию второй мировой войны.

Игорь Дмитриевич Овсяный

История / Политика / Образование и наука
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное