Выдающимся авторитетом в области русской государственной администрации XVIII века является Джон Ледонн: LeDonne J. Absolutism and Ruling Class: The Formation of the Russian Political Order, 1700–1825. New York and Oxford: Oxford University Press, 1991; LeDonne J. Ruling Russia: Politics and Administration in the Age of Absolutism, 1762–1796. Princeton: Princeton University Press, 1984; LeDonne J. The Territorial Reform of the Russian Empire 1775–1796. I: Central Russia, 1775–84 // Cahiers du monde russe et soviétique. 1982. Vol. 23. № 2. Р. 147–285; II: The Borderlands, 1777–96 // Cahiers du monde russe et soviétique. 1983. Vol. 23. № 4. Р. 411–457. См. также: Givens R. Eighteenth-Century Nobiliary Career Patterns and Provincial Government // Russian Officialdom: The Bureaucratization of Russian Society from the Seventeenth to the Twentieth Century / Ed. by W. McKenzie Pintner, D. K. Rowney. Chapel Hill: University of North Carolina Press, 1980. Р. 106–129; Wirtschafter E. Russia’s Age of Serfdom 1649–1861. Malden, Mass.: Blackwell Pub., 2008; McGrew R. Paul I of Russia, 1754–1801. Oxford: Clarendon Press, 1992.
Глава 15
Финансовая политика и торговля
В XVIII веке монархи постоянно думали о деньгах, за исключением случаев, когда вовсе не думали о них. Деньги тратились без учета доходов – до тех пор, пока острая необходимость (военные расходы, внешний долг) не вынуждали принимать радикальные меры финансового характера. Проблем насчитывалось немало, но ресурсы были потенциально доступны. Рост населения внутри страны и в Европе, а также подъем европейской экономики стимулировали спрос на российские товары; военные действия стимулировали производство; экспансия давала новые ресурсы. На протяжении всего столетия Россия отвечала при помощи не столько инноваций, сколько традиционных методов (прямые и косвенные налоги). Власти реагировали на бюджетные кризисы лишь постфактум, не принимая упреждающих мер, а потому реформы в налоговой сфере были нацелены в основном на получение доходов и не предусматривали никакой масштабной программы. При этом постановку целей и характер реформ определяла идеология, подразумевавшая как контроль меркантилистского образца, так и финансовую либерализацию в духе учения физиократов.
Европейские монархи-абсолютисты XVIII века имели в своем распоряжении много свободных средств. В течение всего столетия в России, также как во Франции и Великобритании, бо́льшую часть государственного бюджета составляли военные расходы: в начале царствование Петра I они выросли с 50 % (1701) до 70 % (1724). В несколько последующих царствований – Екатерины I (1725–1727), Петра II (1727–1730) и Анны Иоанновны (1730–1741) – власти урезали местную администрацию, старались не вести внешних войн и уделяли мало внимания вооруженным силам. Зато продолжилась петровская традиция увеличения придворных расходов, причем суммы тех времен намного увеличились: императоры не жалели денег на строительство и отделку дворцов, церквей, административных зданий, разбивку садов и парков, культуру и развлечения при дворе. И. де Мадариага напоминает, что одним из оснований легитимности абсолютных монархов была демонстрация (культуры и цивилизации, богатства, власти), и во всей Европе имело место «правление посредством демонстрации». Елизавета (1741–1761) преуспела в тратах обоих видов: она восстановила армию и оплатила очень дорогостоящую Семилетнюю войну (1756–1763) и, кроме того, возводила роскошные дворцы и церкви в стиле рококо по всей стране. Цифры, относящиеся к бюджету, говорят сами за себя: в 1744 году армия поглощала 80 % государственных доходов, но в 1762 году, под конец царствования Елизаветы, ее доля упала до 74 %; высвободившиеся средства пошли на работу судов. Неудивительно, что в эту эпоху вырос и бюджетный дефицит: около 8 % в 1733 году, 40–45 % – в 1760-м.