Россия и ее империя. 1450–1801

О горожанах и купцах: Ransel D. A Russian Merchant’s Tale: The Life and Adventures of Ivan Alekseevich Tolchënov, Based on his Diary. Bloomington, Ind.: Indiana University Press, 2009 (Рансел основывается на: Журнал или Записка жизни и приключений Ивана Алексеевича Толченова. М.: Институт истории АН СССР, 1974). См. также: Ransel D. Neither Nobles nor Peasants: Plain Painting and the Emergence of the Merchant Estate// Picturing Russia: Explorations in Visual Culture / Ed. by V. Kivelson, J. Neuberger. New Haven and London: Yale University Press, 2008. Р. 76–80; Jones R. Bread upon the Waters: The St. Petersburg Grain Trade and the Russian Economy, 1703–1811. Pittsburgh: University of Pittsburgh Press, 2013. О воспитательных домах: Ransel D. Mothers of Misery: Child Abandonment in Russia. Princeton: Princeton University Press, 1988. Воспоминания Джона Паркинсона: Parkinson J. A Tour of Russia, Siberia and the Crimea, 1792–1794. London: Cass, 1971.

Глава 19 Конфессионализация в многонациональной империи

Далеко не все население русской империи исповедовало христианство – по меньшей мере со времени взятия Казани. В XVIII веке эта многоконфессиональность стала еще более выраженной. По мере продвижения на запад и в степные области среди подданных России оказывались лютеране, католики, баптисты, евреи и другие. Как и прежде, власти предоставляли им институциональную автономию – местные сообщества сами определяли свое устройство и следили за поддержанием внутреннего порядка – рассчитывая тем самым предотвратить внутриэтнические и межконфессиональные конфликты. Всех принуждали обращаться в царские суды, когда речь шла об уголовных делах, и поощряли делать это в остальных случаях, вместо того чтобы прибегать к собственным судам.

Политику властей не следует приравнивать к подлинной религиозной толерантности: о ней церковные идеологи на протяжении XVIII века практически не задумывались, проявляя, как и раньше, нетерпимость ко всему, что отличалось от официального православия (и считая все это ересью). Православие оставалось государственной религией, с присутствием других верований приходилось считаться, но это не означает, что оно было желательным. По замечанию Гэри Хэмбурга, хваленая религиозная терпимость Екатерины II, выраженная в «Наказе», в действительности была довольно умеренной. На нее повлияли теория Монтескье о культурных различиях и четкое представление о главенствующей роли христианства: «В столь великом Государстве, распространяющем свое владение над столь многими разными народами, весьма бы вредный для спокойства и безопасности своих граждан был порок – запрещение или недозволение их различных вер. И нет подлинно иного средства, кроме разумного иных законов дозволения, православною нашею верою и политикою неотвергаемого, которым бы можно всех сих заблудших овец паки привести к истинному верных стаду». Иными словами, Екатерина теоретически признавала, что различные народы могут иметь законы и обычаи, наиболее подходящие для них, но демонстрировала, что православие является нравственной основой ее государства.

Однако под воздействием просветительских идей образованная часть русского общества согласилась с концепцией религиозного многообразия, укорененной в универсалистском по своей сути интересе ко всем знаниям, накопленным человечеством, и различиям между людьми. Читая патриотические проповеди во время войн, епископы, затронутые влиянием Просвещения, не упоминали о противниках России – европейских католиках и протестантах – как о еретиках. В этих проповедях скорее можно разглядеть экуменический подход: их авторы говорили о справедливых и несправедливых войнах, а не о религиозной вражде. Уже под конец столетия некоторые русские писатели, вдохновленные сочинениями французских вольнодумцев и масонов, – Новиков, Радищев, Щербатов, Карамзин – даже выступали за полноценную религиозную терпимость. В 1760-е годы Петр III, а за ним Екатерина II положили конец некоторым практикам, направленным на религиозную дискриминацию и принудительное обращение в православие. Уловив смену акцентов, старообрядцы и евреи в своих наказах Уложенной комиссии просили признать права, связанные с их религией (как обрядового, так и социального характера). Идеи Просвещения позволили проводить более определенную «конфессиональную» политику; власти империи считали любую официальную конфессию фактором поддержания политической стабильности, если она находилась под административным надзором государства и держалась под контролем выгодным для него способом.