При такой политике к каждой конфессии применялся особый подход, хотя все они подчинялись вышестоящей управленческой структуре. Уклонения от официального православия (староверия, униатство) встречали жесткую реакцию, о чем подробнее говорится в главе 20. Лютеране Прибалтики пользовались уважением – у российских чиновников вызывали восхищение административное устройство этих окраин, подконтрольных немецкоязычной знати, и их экономические успехи. Другие же религии вызывали беспокойство, основанное на внешнеполитических соображениях. Так, государство относилось с недоверием к католикам из-за их верности папе и потенциальной лояльности европейским католическим державам. Это беспокойство становилось еще более явным в случае мусульман (из-за страха их объединения между собой или с другими мусульманскими государствами и народами – турками, крымчанами, казахами, ногайцами и т. д.) и буддистов, проживавших на востоке, в степном приграничье, рядом с Монголией и Китаем. Меньше озабоченности вызывали не столь значительные по размерам группы, принадлежавшие к различным ветвям христианства – греки, армяне, баптисты. Отношения конфессий с государством на протяжении столетия становились все более формализованными.
Ислам был первой мировой «религией Книги», приверженцы которой оказались в пределах России в значительном количестве. К концу XVIII века империя расширилась за счет земель, образующих дугу от Черного моря до Сибири и населенных кочевниками, многие из которых приняли ислам суннитской ветви при монголах или раньше. Далее к югу лежали мусульманские государства – Османская империя и Крымское ханство (оба суннитские), сефевидский Иран (шиитский). Опасаясь, что мусульмане могут объединиться друг с другом, власти чрезвычайно разборчиво подходили к своим подданным, исповедовавшим ислам, применяя в отношении них разнообразные политики, от предоставления привилегий до принуждения.
Московские великие князья приступили к интеграции средне-волжских народностей – в политическом отношении, а также в военном, набирая их в войско как «служилых татар», – с конца XIV века, в результате чего сложился субэтнос мишарей (мещеряков). В XV веке образовалось зависевшее от Москвы Касимовское ханство (1452–1681) – для поддержки чингизидов, претендовавших на казанский престол. То было чисто мусульманское государство, возникшее на берегах Оки, близ Рязани. В Касимове и других населенных пунктах строились мечети. После взятия Казани (см. главу 3) русские власти выселили из города мусульман и разрушили там мечети; это не коснулось, однако, предместий. В бывшем Казанском ханстве продолжало существовать активное мусульманское сообщество, здесь сохранялись татарские и другие элиты, мусульманские суды, местные институты. Представители татарской знати, желавшие выдвинуться на русской службе, принимали православие, но многие служилые татары этого не делали; основную массу населения креститься не принуждали. С конца XVI века разрешения на строительство новых мечетей выдавало государство, а не православная церковь, и они предоставлялись исходя из прагматических интересов (поддержание стабильности внутри мусульманских общин).
В первой половине XVIII века политика на время изменилась: правительство перешло к насильственному обращению в православие мусульман и язычников Среднего Поволжья и Сибири, а также к преследованию старообрядцев по всей стране. Существует несколько объяснений этого разрыва с традицией сравнительной религиозной терпимости, которая была присуща России. Пол Бушкович считает, что причина жестоких преследований – украинское происхождение большинства епископов, чье мировоззрение определила активная борьба украинских православных против протестантизма и католической Контрреформации в XVII веке. Эти епископы были сторонниками более агрессивного подхода к крещению, чем уроженцы великорусских областей. Рикарда Вульпиус напоминает еще о двух обстоятельствах: Петр I, а затем Анна Иоанновна и Елизавета опасались, что усилия иезуитов по обращению в католичество в землях, граничивших с Китаем, приведут к поглощению им этих территорий; внутри же страны европеизация по-петровски требовала включения подданных, исповедовавших анимизм – и, в меньшей степени, остальных неправославных, – в состав более культурных, цивилизованных религиозных общин. Можно добавить сюда прагматические соображения экономического и социального порядка: насильственное обращение происходило там, где наблюдался приток русского населения и усиливался контроль со стороны российских властей (Среднее Поволжье, окрестности старых сибирских острогов). Все это, несомненно, играло свою роль.