Россия и Европа глазами Орудж-бека Баята — Дон Жуана Персидского

На обратном пути, однако, мы не пошли в Исфахан, так как приближенные и слуги шахского двора оставались с шахом, который пошел прямо в Казвин. Здесь некоторым из придворной знати поручили служить у принца Сефи-мирзы, самого старшего сына и престолонаследника шаха Аббаса; он родился от жены-грузинки, и в то время мальчику было около десяти лет. Было приказано затем сопровождать молодого принца в Исфахан, что мы и сделали, устроив его в подходящий дворец с услугами, соответствующими его рангу. Так прошли в Исфахане два года без каких-либо событий, о которых следовало бы упомянуть, и в конце этого времени пришли вести, что снова от неоднократных набегов турок начались беспорядки на наших северо-западных границах. Шах быстро решил этот вопрос, так как был не прочь разорвать мир с султаном Мухаммедом III, и своевременное прибытие неких англичан утвердило его в этом мнении.

Эти люди прибыли из Шотландии и через Венецию направились в Алеппо и Багдад, выдавая себя за турок. Согласно условиям существующего мирного договора (между Персией и Турцией с их вооруженной охраной), их остановили на границе у реки Чисир, где они делали вид, что путешествуют как турецкие купцы, — и так как они вполне говорили на этом языке, турецкий конвой отпустил их. Затем несколько персидских купцов, проходя мимо, перевели их через реку, а оттуда довели до Казвина, где и стало известно, кто они есть на самом деле. Прибыв из Хорасана, мы нашли этих людей уже ожидающими нас в Казвине, где, однако, шах Аббас не встретился с ними. Позднее им было дозволено пойти в Исфахан, где они были допущены ко двору и где царь дал им аудиенцию (его величество, как было сказано, до сих пор не видел их). И вышло так, что в свое время мы вместе с ними в составе посольства отправились в Испанию, но об этом подробнее будет рассказано в третьей книге нашего сочинения.

Книга третья

Дон Жуан Персидский излагает здесь причину своей поездки в Испанию и другие достопримечательные события, свидетелем которых он стал во время своего путешествия, а также рассказывает о своем обращении в христианскую веру, а позже и об обращении двух других персидских вельмож

Глава первая,

в которой рассказывается о прибытии ко двору царя Персии двух португальских монахов, и о двух братьях-англичанах, и о том, как царь решил отправить посольство к восьми христианским правителям

Шах Аббас жил в мире, покое и довольстве, отдыхая в своих поместьях, наслаждаясь победами, одержанными над врагами и покоренными провинциями, когда к персидскому двору прибыли с посольством Мухаммед-ага [246], великий чавуш [247]султана Турции Мухаммеда III [248]в сопровождении свиты из трехсот владетельных особ и знати. Требованием султана было, чтобы шах Аббас послал своего сына Сефи-мирзу в Константинополь ко двору султана — престолонаследнику в то время было двенадцать лет — веселить и развлекать султана. Царь, зная по собственному опыту жестокие нравы османского двора, отвечал послу таким образом: царь в действительности только слуга своего сына, так как в Персии, когда рождается принц-престолонаследник, он номинально становится царем страны, поэтому он скорее сам отправится засвидетельствовать свое уважение его величеству султану и окажет честь его двору; но если будет отослан его сын, даже если он захочет послать его, придворные вельможи никогда не согласятся отправить принца.

Османский посол не был рассержен этим ответом, но рассержен был шах дерзким требованием султана и той коварной хитростью, с которым это требование было послано: видно, что наследника Персии хотят предать смерти, и действительно, османский султан имел обыкновение поступать таким образом.

Итак, шах понял намерение султана Мухаммеда III и тотчас же дал приказ сбрить бороду послу и отослать в качестве подарка султану.

Подобный способ оскорбления считался в обычае между этими принцами, и шах Аббас был вправе сделать это, как бы напомнив султану Мухаммеду III злую шутку, которую сыграли по приказу его отца Мурада III с его бывшим персидским послом. Мне хочется напомнить, что во время торжественной церемонии в Константинополе персидского посла усадили на специально сооруженный помост, который затем развалился в самый разгар церемонии.