На самом деле запутался тут Блэм окончательно. Хотя бы потому, что вовсе не только юрист Чичерин, но и такие крупнейшие, если не самые крупные специалисты по истории русского крестьянства, как М.А. Дьяконов и Б.Д. Греков, были уверены: несмотря на все «уловки лендлордов», Юрьев день вполне реально работал еще много де-
'bid Emphasis added.
ibid., о. 249. Emphasis added.
Ibid.
сятилетий после издания Судебника Ивана III. У Дьяконова нет ни малейшего сомнения, что до второй половины XVI века крестьяне свободно уходили от помещиков.45
Греков, ссылаясь на документы Волоколамского монастыря, приводит конкретные цифры крестьянского выхода по годам.46А сверх того в нашем распоряжении есть ведь и свидетельство очевидца. Опричник Генрих Штаден, бежавший за границу до введения «заповедных лет», категорически утверждает, что все крестьяне страны имеют в Юрьев день свободный выход.47
Едва ли можно заподозрить лютого врага России Штадена в идеализации московских порядков. И тем более в недостатке информации: он сам был помещиком и испытал силу Юрьева дня на собственном опыте.Принимая все это во внимание, получаем картину прямо противоположную той, которую предложил нам Блэм. Выходит, что судебник 1497 года не только не урезал свободу крестьянского передвижения, он ее законодательно защищал от тех самых «уловок», которыми пытались удержать крестьян помещики, был, иначе говоря, своего рода «крестьянской конституцией» Ивана III. Никто, с другой стороны, не оспаривает, что, отменив Юрьев день, «заповедные годы» Грозного свободу эту уничтожили. Где же тут, спрашивается, однолинейность крестьянского закрепощения, если один законодатель защищал крестьянскую свободу передвижения, а другой её запретил?
Земская
Еще очевиднее станет для нас это драматичес-
кое различие между крестьянским законодательством деда и внука, едва обратимся мы к истории земского самоуправления. Ибо именно законодательство Ивана III подготовило проведенную несколько
М.А
десятилетий спустя грандиозную земскую реформу, которая передала власть в уездах в руки «лутчих людей», т.е. представителей зажиточного крестьянства и поднимающегося купечества. В частности, статья 38 его Судебника запрещает наместникам творить суд «без старосты и без лутчих людей».48
Конечно, это был всего лишь первый шаг к тем радикальным новшествам, которые предусматривает, например, найденная А.И. Копаневым Пинежская грамота от 25 февраля 1552 года. Здесь царь соглашается на полное устранение наместника от суда и администрации и указывает избирать «из их же волостных крестьян выборных лутчих людей», «излюбленных голов», которым и надлежит «во всех делах земских управы чинить по нашему Судебнику».49Так далеко законодательство Ивана III еще не шло. Но именно оно, тем не менее, знаменовало новый взгляд законодателя на общество. Процессы дефеодализации вызывают у него явное сочувствие. Например, в статье 12 Судебника 1497 г. «дети боярские добрые» приравниваются в качестве свидетелей на суде к «добрым черным крестьянам-целовальникам», т.е. к обычным черносошным крестьянам, избиравшимся населением («целовавшим крест») для выполнения административных обязанностей.50
Д.П. Маковский подчеркивает очень важную разницу между уставной грамотой Двинской земли XIV века и Белозерской грамотой Ивана III (1488 г.): в последней уже не видно боярских привилегий. Иван III обращается не к боярам, как сделал его прадед, а к «людям белозерским — горожанам, становым и волостным людям».51
Маковский же заметил, что «Судебник 1497 г. охраняет всякую собственность, в том числе и крестьянскую. В этом Судебнике покончено с феодальным правом наследования „Русской Правды" [согласноп
«Памятники русского права» (далее Памятники), вып.
Ill, М., 1955, с. 366.Памятники, вып. Ill, с. 359.
которому имущество крестьянина, умершего бездетным, переходит к лендлорду]... не выделены в праве наследования в привилегированное положение бояре и дружинники, т.е. феодалы, как это имело место в [Русской Правде]».52
Еще более существенной и новаторской выглядит в этом Судебнике защита не только движимого имущества крестьянина, но и — впервые в русском праве — его земли. Короче говоря, Иван ill не прикреплял крестьян к земле, а закреплял за ними землю. Именно в этом смысле и можно сказать, что Юрьев день был своего рода «крестьянской конституцией» России Ивана III.