Россия и Европа. Том 2

ит на этом всю свою концепцию внешней политики Николая. По его мнению, еще в сентябре 1829 года император «пришел к выводу, что коллапс Оттоманской империи противоречит интересам Рос­сии». Более того, именно это решение Николая, уверен Линкольн, предопределило «генеральную линию русской политики на Ближ­нем Востоке до конца имперского периода русской истории».¹⁴

Он, правда, не упоминает, что непременным условием «турец­кого» сценария было для Николая установление единоличного про­тектората России над Оттоманской империей. Того, что француз­ский историкА. Дебидур назвал её «вассальной зависимостью от русской империи».¹⁵ Только такая зависимость надежно обеспечила бы, с точки зрения императора, как безопасность русского зерно­вого экспорта через турецкие проливы, так и стратегическую неуяз­вимость России со стороны Черного моря, т.е. с той единственной стороны, с которой она вообще была для морских держав уязвима. Я не говорю уже о том, что протекторат над Турцией развязывал Ни­колаю руки и для любых мер против революции в Европе, и для практически необъятной экспансии в Азии.

Ф.И. Тютчев так описал, если помнит читатель, эти соблазнитель­ные перспективы в знаменитом стихотворении «Русская география»:

Семь внутренних морей и семь великих рек.

От Нила до Невы, от Эльбы до Китая

От Волги по Евфрат, от Ганга до Дуная — » Вот царство русское...

Упоминание о «семи внутренних морях», которые по любому счету должны были включать, кроме Черного, еще и Средиземное с Бал­тийским, несомненно выдает личные пристрастия автора (Тютчев все-таки полжизни провел в Европе), но размах, согласитесь, и впрямь умопомрачительный.

Второй сценарий можно было бы назвать «австрийским». Пред­ложен он был, по-видимому, канцлером Меттернихом при встрече с императором в Мюнхенгреце в сентябре 1833 года и практически совпал с высшей точкой успеха первого сценария, что, впрочем, не

Ibid., р. 203. «История», т.4, с, 343.

помешало Николаю принять на время к исполнению и его. «Австрий­ский» сценарий исходил из того, что раскол Священного Союза на конституционную и легитимистскую части — свершившийся факт. И поэтому «три северных Двора», Австрийский, Прусский и Русский, примирялись с капитуляцией Запада перед международной револю­цией и, вместо того чтобы пытаться его спасти, образуют непроница­емый щит для дальнейшего её движения на Восток. Вот как описы­вал эту разницу между двумя частями Европы граф де Фикельмонт, австрийский посол в Петербурге: «Союз трех Дворов выглядит как законный брак, приносящий порядок и счастье, тогда как союз мор­ских держав [Англии и Франции] — как связь распущенных вольно­думцев, способный привести лишь к разложению и хаосу».¹⁶

Понятно, что привлекало в «австрийском» сценарии вице-канц­лера Нессельроде: он минимизировал риск для России. С точки зре­ния Николая, однако, у этого проекта при всей его моральной воз­вышенности был один крупный политический недостаток: чисто оборонительный характер. Император стремился, как мы уже зна­ем, вовсе не спрятаться от революции, но победить её, и роль Ага­мемнона одной лишь Восточной Европы его, судя по всему, не удов­летворяла. Тем не менее Николай отнесся к «австрийскому» проекту очень серьезно и на протяжении полутора десятилетий культивиро­вал оборонительный Союз трех Дворов — наряду с другими, наступа­тельными сценариями.

Главным элементом третьего сценария, предложенного Тютче­вым (назовем его поэтому «тютчевским»), была изоляция Франции, в которой поэт справедливо усматривал основной источник рево­люционной смуты. Ради этого Тютчев готов был и на союз с Англией, и на массированную пропагандистскую кампанию в германских го­сударствах (главным действующим лицом которой он видел себя). Но подробно поговорим мы о «тютчевском» сценарии в следующей главе. Здесь скажем лишь, что в 1840-х годах Николай действитель­но ему следовал, пытаясь изолировать Францию и установить союз­ные отношения с Англией.

Четвертый сценарий был предложен Погодиным. В противопо­ложность «тютчевскому», усматривал он естественную союзницу Рос-

¹⁶ Quoted in B.Lincoln. Op. eft., p. 198.

сии именно во Франции (Погодин, вспомним, вовсе не боялся евро­пейской революции в России). В Англии, напротив, видел он заклято­го врага, который непременно воспротивится как расчленению Отто­манской империи (что Погодин в полном противоречии с «турецким» сценарием считал императивом), так и захвату Константинополя. «Православно-славянский» проект Погодина противоречил также и меттерниховскому, поскольку усматривал в Австрийской империи «живой труп», подлежащий столь же беспощадному расчленению, как и Турция (после Николая, когда взойдет звезда Данилевского, расчленение Восточной Европы станет стандартной геополитической формулой русской консервативной мысли).