ными в жизни... А отчего это? От того, что везде кабаки, монополии, запрещения, откупы, обыски, тайные соглядатаи; везде люди связаны, ничего не могут свободно делать, не могут свободно употреблять труда рук своих... Все делается в тайне, со страхом, с
трепетом, с обманом, везде приходится терпеть от множества чиновников, обдира- телей, доносчиков или, лучше сказать, палачей».33 Воттакой был на самом деле результат «колоссального всестороннего развития», о котором слышали мы от Нарочницкой.И даже сам патриарх Никон, именовавшийся официально «великим государем», пишет царю Алексею: «Ты всем проповедуешь поститься, а теперь и неведомо, кто не постится, ради скудости хлебной, во многих местах и до смерти постятся, потому что есть нечего. Нет никого, кто был бы помилован... везде плач и сокрушение; нет веселящихся в дни сии».34
Послушать всех этих жалобщиков, так ничего не было хуже мос- ковитских порядков — все обижены, всем плохо, «плач и сокрушение» повсюду. И нисколько не удивительно поэтому, что бежала из Московии молодежь куда глаза глядят. Удивительно другое. Многие из этих горьких жалобщиков (те, кто не убежал, конечно) неукоснительно смотрели на другие народы с презрением как на еретиков, изменников христианства, а на московитский порядок, только что изруганный последними словами, как на единственное в мире убежище Христовой истины и образец для подражания. Тот самый парадокс, что обманул, как мы помним, Достоевского. Как его объяснить?
парадокс? Вопрос, согласитесь, ключевой
для понимания не только Московии, но и русской истории вообще. Естественно, требует он специальных исследований — философских, социально-психологических, не говоря уже об исторических. Требует исследований, которых, как это ни странно,
никогда не было. И в результате одни, как Достоевский, благословляли Московию в качестве «хранительницы настоящего Христова образа, затемнившегося во всех других верах и во всех других народах», а другие, как Ключевский, именно в этом и усматривали главный её «органический порок». Каждый видел лишь одну сторону дела. И никто не спрашивал, откуда взялось это очевидное противоречие.
Я тоже, конечно, не знаю окончательного ответа на этот роковой вопрос. Но как историк предлагаю послушать гипотезу самого смелого и образованного мыслителя России XVII столетия. Едва ли кто-нибудь возьмется оспаривать такую характеристику Юрия Кри- жанича, который цитировал не только Гомера, Платона, Полибия, но и Макиавелли, свободно говорил на нескольких европейских языках, оперируя сочинениями Герберштейна, Олеария, Павла Но- вия. Вот что писал в 1901 году о Крижаниче академик В.И. Пичета: «Это какой-то энциклопедист — он и историк, и философ, богослов и юрист, экономист и политик, теоретик государственного права и практический советник по вопросам внутренней и внешней политики».35
Короче, человек Возрождения.Думаю, именно нам, историкам, необыкновенно повезло, что жил тогда в Московии такой удивительный мыслитель, несомненно принадлежавший к самой передовой европейской культуре своей эпохи и в то же время истинный патриот России. Он заслуживает особого разговора, и мы еще поговорим о нем подробнее. Но сейчас давайте посмотрим, что пишет по поводу происхождения нашего парадокса Крижанич. В конце концов, он столько раз, как мы еще увидим, оказывался прав!
«Великая народная беда наша, — говорит он, —
3 5
и идут дела в этом королевстве от самого правления Ивана Васильевича, который был