Между тем XVII век был «бунташным» во всей Европе. В том же 1648-м, что принёс Соляной бунт в Москве, английский народ разогнал в Лондоне Долгий парламент и образовал Верховный трибунал для суда над Карлом Стюартом. И 30 января следующего года король как «тиран, изменник, убийца и враг государства» сложил голову на плахе. В Париже никакой революции в том году не получилось, народное волнение вылилось лишь, как и в Москве, в мятеж, в знаменитую Фронду. Но ведь и Фронда выдвинула программу «самоисправления», потребовав свободного обсуждения всех королевских эдиктов, вводивших новые налоги, и прекращения незаконных арестов.
Так сравнимо ли это, спрашивается, с московскими событиями, где мятежники удовлетворились отменой пошлины и убийством ответственного за неё дьяка? Бунтующий стрелецкий гарнизон был хозяином положения в Москве летом 1682 года, т.е. добился того, чего не смогли добиться ни Болотников, ни Разин, — и что же? Какие «средства самоисправления» он предложил? Что совершил, когда «кремлевский дворец превратился в большой сарай и по нему бегали и шарили одурелые стрельцы, отыскивая Нарышкиных, а потом буйствовали по всей Москве, пропивая добычу, взятую из богатых боярских и дворянских домов»?42
В том-то и дело, что никаких требований реконструкции общества и хозяйства все эти бунты не предлагали, ничего по части «самоисправления». И оттого при всём своём размахе и пролитой крови остались в истории лишь печальным памятником общественного неустройства и политического бесплодия, которым, словно проказой, поражены были не только верхние классы Московии, но и их антиподы. Почему? Откуда эта разница с Европой?
Я думаю, ответ очевиден: «особый путь» остановил движение мысли, лишил Московию общепринятой тогда в Европе
й7
Там же, т. 4., с. 9-10.В принципе понятно почему. Политический потенциал боярской оппозиции окончательно исчерпал себя в Смутное время, а для того чтобы появилась дворянская, чтобы смогли предложить свои конституционные проекты и «верховники» и декабристы,требовалось круто развернуть культурно-политическую ориентацию страны. Короче, требовалось именно то, что сделал Петр: забыть об «особом пути» России. Избавить её тем самым хотя бы на время оттой смеси мании величия и национального самобичевания, которую насадил в ней, если верить Крижаничу, «зачинщик тирании». Другими словами, требовалось сделать нечто прямо противоположное тому, что рекомендовал Достоевский. Ибо платой за «московскую идею» оказалось полное политическое бесплодие Московии.
Московия: век™. Г0С
ударСТВ0власти Единственное, что удалось России в этом печальном столетии, — покорение Сибири. Потому, надо полагать, и удалось, что было процессом
Эта беспримерная в истории метаморфоза походила на чудо. Словно неспособность правительства к интенсивному развитию страны компенсировалась титанической народной энергией экстенсивного расширения территории. Словно вся сила и предприимчивость великого народа, не имея возможности обратиться к цивилизационной работе над собственным «самоисправлением», обратились в работу колонизационную. Только страшно дорого обошелся стране этот драматический гамбит. И в первую очередь потому, что дал возможность Власти стать своего рода государством в государстве, беспощадно эксплуатируя собственную страну как отсталую и бесправную колонию. При всем своем «особнячестве» Государство Власти, в отличие от колониальной России, хотело жить по европейским стандартам. В нем не было, например, ведомства, которое занималось бы поддержанием в стране путей сообщения, народ мог тонуть в грязи на дорогах, но зато было ведомство по доставке двору заграничных чулок и перчаток.
Знаменитые фруктовые сады во Владимире обслуживали только двор, а виноград и вино поступали из виноградников, устроенных в окрестностях Астрахани французом, специально выписанным для этого из Пуату. Для доставки двору свежего молока функционировала неслыханная по тем временам молочная ферма из 200 отборных коров, з тысячи парадных лошадей и 40 тысяч упряжных постоянно кормились в конюшнях Государства Власти.
300 поваров и поварят ежедневно готовили в придворных кухнях з тысячи изысканных европейских блюд. В то самое время, разумеется, когда благочестивый царь настойчиво, как мы помним, призывал страну поститься.