Россия и Франция. От Петра Великого до Ленина

Критики генерала де Голля часто упрекали его, что он жертвует ради того, что считает национальными интересами своей страны, такими приоритетами, как НАТО и бдительность в отношении СССР. Но история последней четверти века подтвердила правоту генерала де Голля. Советский строй, которому пришлось нести на себе бремя соревнования с американской сверхдержавой («мы поставили СССР на колени», – скажет президент Рейган), безусловно, был разрушен гонкой вооружений, которую ему навязали Соединенные Штаты, но не в меньшей, а то и в большей степени политикой взаимной открытости блоков. Эта политика способствовала росту националистических настроений среди народов, находившихся под контролем СССР, прежде всего восточноевропейских, а также некоторых народов самого СССР, и вынуждала Москву идти на уступки, которые в конечном итоге убили систему. Михаил Горбачев, последний руководитель Советского Союза, который хотел его реформировать, адаптировать страну к условиям меняющегося мира, дорого за это заплатил. Он лишился власти, и ему оставалось только наблюдать за распадом СССР и крахом коммунизма в Европе. Новая Россия хотела, как некогда Россия, освободившаяся от монголо-татарского ига, вернуться в Европу, вновь обрести свой европейский статус. Горбачев затеял это возвращение в Европу, его преемники Ельцин и Путин продолжили его дело; добиться успеха в полной мере им не удалось.

Европа выражала недовольство медлительностью перехода посткоммунистических стран к рыночной экономике. Она имела основания для такого недовольства, но европейцы не принимали во внимание тот факт, что Россия вынуждена заниматься двойной ликвидацией. Ей нужно было снести до основания тоталитарный строй, который на протяжении трех четвертей века, трех поколений, формировал умонастроение людей (и на который накладывалась к тому же традиция авторитарной власти), а наряду с этим еще избавиться от своей империи и перестать быть империей, каковой она являлась с XVI века. Поскольку ликвидация империи происходила на едином пространстве, в отличие от почти всех империй, разделенных естественными географическими границами, человеческие связи, обычаи и интересы уничтожить оказалось гораздо сложнее. Михаил Горбачев и Борис Ельцин надеялись заменить союз своего рода «содружеством», но география сразу же развеяла эти иллюзии. Российским лидерам пришлось довольствоваться «постсоветским пространством», которому они придумали невиданное обозначение «ближнее зарубежье». В нем отражались их растерянность и замешательство по поводу характера отношений, которые могли установиться на этом пространстве. История последней четверти века показывает, что Россия предпочитала делать акцент на понятии «близости», что заставляло ее учитывать соображения безопасности вплоть до попыток обеспечить эту безопасность путем интервенций. Так, например, произошло в Грузии в 2008 году. Для самих стран «ближнего зарубежья» ведущим в определении является понятие «зарубежья», то есть «расстояния». Чтобы защитить свою концепцию, входящие в этот круг государства склонны искать защиты у державы, зарекомендовавшей себя наиболее могущественной в геополитической картине мира после «холодной войны», то есть США, или даже у НАТО. Можно, таким образом, понять причину кризисов, сталкивающих периодически или постоянно страны «ближнего зарубежья» с Россией, – кризисов, из-за которых над Россией висит подозрение в ностальгии по распавшемуся СССР или в скрытых империалистических замашках.