Россия и Германия. Союзники или враги?

В Казани санитарный поезд столкнулся с эпидемией тифа со всеми ее ужасами. Сам я ездил в Казань спустя несколько месяцев, и то, что я там увидел, относится к самым жутким впечатлениям моей жизни. Госпитали были так переполнены теми людьми, ставшими жертвами эпидемии, людьми, превратившимися в призрачные скелеты, что даже двум или трем пациентам пришлось обходиться одним соломенным тюфяком, а были и такие, кому приходилось лежать на голом полу. Совершенно обессилевшие врачи и сестры были вынуждены перебираться через них, чтобы добраться до других больных. Меня невероятно угнетало сознание того, что вся эта наша помощь была лишь каплей в этом океане несчастья. Несколько лет спустя мое чувство отчаяния уступило место восхищению перед жизненной силой русского народа, который удивлял мир своим быстрым ростом населения уже в 1924 году. (С 1928–1929 годов «революционные преобразования» начались с новой силой. – Ред.)

Тиф находил свои жертвы и среди иностранного персонала, оказывавшего помощь. Среди многих людей из моего ближайшего окружения, которых унес тиф, были английский врач Фаррар, один из компаньонов Фритьофа Нансена в одной из поездок последнего по районам, охваченным голодом, и молодой многообещающий германский ученый Гертнер, образцово выполнявший свои обязанности в госпиталях Казани. Я сам заразился этой страшной болезнью через тифозных вшей в феврале 1922 года во время официальной поездки в Петроград и едва избежал смерти. Моя храбрая жена, узнав о моем заболевании, немедленно поспешила в Москву; когда она приехала через две недели, я все еще не пришел в сознание. Я обязан своей жизнью ее неутомимой заботе и искусству опытного московского врача Линга, но прошло еще четыре месяца, пока я смог вернуться к работе.

Глава 3 К возобновлению нормальных германо-советских отношений

Начальные трудности

Переписка между д-ром Симонсом и Чичериным

Как ни велико было удовлетворение, которое доставляла мне гуманитарная деятельность по оказанию помощи пленным, голодающим и в борьбе с эпидемией, я со дня отъезда в Москву считал своей главной миссией вклад в нормализацию общих политических и экономических отношений между Германией и Советской Россией. Конечно, тогда, летом 1920 года, перспективы такой нормализации были на самом деле плохи; и все-таки неоднократно предпринимались попытки усугубить имевшиеся трудности. В середине июля, например, в парижском издании «Чикаго Трибюн» был помещен следующий заголовок: «СОВЕТСКОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО ОБРЕЧЕНО» – и далее: «Это лишь вопрос времени, как утверждает германский дипломатический представитель». Далее статья начинается с заявления, что газета получила в свое распоряжение первое частное письмо, которое я написал из Москвы. Письмо, как говорилось, содержало подробный отчет об ужасающей обстановке, царящей в России, и якобы заканчивалось предсказанием, что судьба советского правительства предрешена, а его падение – лишь вопрос времени. Далее статья содержала пространные выдержки из письма, которое якобы написал я, в которых ситуация в России описана в самых черных красках и с фантастическими преувеличениями. Среди всего прочего, например, мне приписывается, что я утверждал, что Москва окружена колючей проволокой, находящейся под напряжением, отрезав все связи московского населения с внешним миром.

Первые четыре дня своего пребывания в Москве я вообще не писал никаких частных писем и совершенно точно – того, на которое ссылается газета. Поэтому данная статья в «Чикаго Трибюн» не более чем беззастенчивая попытка поставить меня с самого начала в неприемлемую ситуацию по отношению к советскому правительству и тем самым саботировать установление каких-либо отношений между Германией и Советской республикой. К счастью, мои политические друзья в Берлине вовремя привлекли мое внимание к этой статье. Это позволило мне доказать, что данная статья – грязная фальшивка, потому что моя первая почта из Москвы еще не прибыла в Берлин на тот день, когда статья была напечатана в Париже. Поспешность, с которой была опубликована эта статья, позволила мне разоблачить мошенничество, в противном случае советское правительство, возможно, отказало бы мне в разрешении на пребывание в Москве.