Россия и Германия. Союзники или враги?

Выражаясь грубоватой ленинской фразой, Россия поехала на конференцию – первую международную конференцию, в которой участвовала советская делегация, – в роли «торговца», готового продать некоторую долю своих ресурсов, рынка, рабочей силы и инвестиционных возможностей с целью возвращения к жизни своей разрушенной экономики. В своей первой речи перед конференцией Чичерин предпринял явную попытку подчеркнуть преемственность старой и новой России и с помощью этого старался приуменьшить воинствующую, идеологическую натуру режима, который он здесь представлял. Германия, с другой стороны, отправилась в Геную, надеясь выторговать более либеральные условия выплаты репараций. Таким образом, обе страны поехали с намерением заключить свой мир с западными союзниками – на тот момент и при определенных минимальных условиях.

Российские усилия столкнулись с открытой подозрительностью и враждебностью. Видимо, западные державы действительно в принципе были не против широкомасштабных инвестиций в Россию. Но Советская Россия не имела желания оставаться пассивным объектом экономической эксплуатации на условиях и в пределах, определяемых инвесторами; хотя она и была готова пойти на существенные уступки, отвечающие цене иностранной помощи от капиталистов, но была не готова ни на йоту поступиться своей экономической независимостью. Также и по этой причине советская делегация отказалась пойти на компромисс в деликатной проблеме выплаты царских долгов. Что касается германской делегации, то она видела, что ее практически игнорируют, ее просьбы и призывы остаются без внимания со стороны государственных деятелей стран-победительниц. Более того, над немецкими умами довлел постоянный страх соглашения между Западом и Россией; и когда эта опасность, казалось, превратилась в острую угрозу, немцы наконец (хотя и с большой неохотой) подписали договор, который был, по сути, уже составлен в Берлине.

В нем две страны одним махом избавлялись от наносов претензий и контрпретензий, накопившихся за предыдущие годы. Обе страны отказывались от всех компенсаций за ущерб, вызванный войной, интервенцией и оккупацией, и от всяких взысканий убытков, причиненных советскими мерами по национализации (статья 1). Таким образом, навсегда был снят дамоклов меч статьи 116, висевший над головой немецкого правительства. Статья 2 давала Германии право поднимать вопрос пересмотра российских долгов в случае, если советское правительство удовлетворяло подобные претензии других государств. Этот защитный параграф гарантировал немцам, что они вовсе не подвергаются явной дискриминации; с другой стороны, этот пункт предназначался для того, чтобы строго воспрепятствовать любым потенциальным советским намерениям урегулировать вопросы долгов с другими странами за счет Германии. Договор предусматривал возобновление в полном объеме дипломатических и консульских отношений (статья 3). В статье 4 обе страны предоставляли друг другу статус наибольшего благоприятствования. Наконец, в статье 5 германское правительство обещало помощь германским частным фирмам в продлении их контрактов с советским правительством. Понятно, что это не был ни Великий альянс, ни какой-то агрессивный пакт; это не был даже договор о ненападении или даже нейтралитете. Его главная цель – устранение препятствий на пути к взаимопониманию и доброй воле, созданных войной и революцией, тем самым делая возможными будущие дружественные отношения.

Однако его заключение вызвало шквал возмущения и обвинений. Для начала надо сказать, что масштабы и значение договора в Рапалло были сильно преувеличены его критиками. Даже в самой Германии много лет не утихали слухи, что он содержит секретные статьи, предусматривающие официальный политический или военный союз, да и сейчас (то есть в конце 1940-х. – Ред.) время от времени они пробуждаются, хотя даже формально просто беспочвенны. Конечно, доказать обратное логически невозможно; так же трудно отразить расплывчатые, но популярные обвинения, что Рапалльский договор противоречил «международным нормам поведения», что Германия нарушила принцип взаимного сотрудничества и консультаций, что этот договор означал возврат к старомодной «секретной дипломатии» или что этот договор был заключен в неподходящий момент. Не многие из этих критических замечаний, если они вообще имеются, выдерживают проверку. «Международные нормы поведения» – это самая расплывчатая концепция, и, даже если бы ее можно было определить поточнее, трудно было бы обозвать урегулирование взаимных долгов «аморальным» актом, особенно после неоднократных попыток со стороны союзников освободить Россию от ее долгов Германии в одностороннем порядке. Принцип взаимного сотрудничества и консультаций был, что совершенно очевидно, впервые нарушен как раз западными дипломатами, которые держали германскую делегацию в полнейшей изоляции; а обвинение в скрытности также отражается бумерангом, потому что точно установлено, что Ратенау предпринимал многократные попытки связаться с Ллойд Джорджем.