Россия и ислам. Том 3

116 И потому он недаром особо указывает на такие же способности А. Кремера – «великого Кремера» (Крымский А. История новой арабской литературы XIX – начала XX века. М., 1971. С. 411). Книга эта написана перед Второй мировой войной. В ней Крымский частично сохранил свои дореволюционные общеисторические и конкретно-исламоведческие посылки, а частично их «советизировал», о чем я скажу далее. Крымский напоминает (с. 326), что Кремер (в своей «Mittelsyrien und Damascus», 1853) «счел невозможным давать огульную характеристику всем сирийским арабам вместе: бедуинам, горцам, горожанам. Да и горожане неодинаковы: житель Халеба – довольно культурен, просвещен и мало склонен к фанатизму; житель Дамаска – темен, самоуверенно-невежествен и наиболее склонен к фанатичным эксцессам. Да и христиане-арабы не всюду одинаковы: те, которые живут в городах с преобладающим мусульманским населением, особенно в Дамаске, – с виду смиренны, несколько сгорблены, а на лице – выражается затаенное лукавство, тогда как горцы даже взглядом своим обнаруживают внутреннее благородство». Двадцать лет спустя (см.: Ausland. 1872. № 7. S. 150–151) Кремер, продолжает далее с симпатией писать о нем Крымский, – такой же европо– и христианоцентрист, что и его знаменитый австро-венгерский предшественник, – вновь дал характеристику сирийским арабам, особое внимание уделив христианам. «Сверх таких общесирийских черт, как природная даровитость, энергичность и трудолюбие, Кремер подчеркивает значительную их способность усваивать европейскую культуру – благо (цитируется Кремер) «недаром же их предками были финикяне, одни из самых даровитых народов древности». Органически вкорененной, так сказать, «наследственной», испорченности этики в христианах Сирии Кремер не только не усматривает, но, наоборот, с большим сочувствием отмечает спокойную, чисто патриархальную жизнь сирийской семьи» (Там же).

117 Крымский А.Е. Мусульманство и его будущность. С. 39.

118 Ведь Крымский производил упрощения и на субстратном и на структурном уровнях путем не «системных» абстракций, а абстракций, введенных – так ему, во всяком случае, казалось – на основе эмпирической основы. Первые же обладают несравненно большей информационной значимостью, чем вторые, к тому же фигурирующие у Крымского в довольно примитивном виде. Они не обладают богатством содержания и структурой; у них нет (если исходить из требований системного подхода) четко выраженных уровней организации – концептуального, структурного, субстратного, и потому они остались статичными и формалистическими.

119 Крымский А.Е. Мусульманство и его будущее. С. 31.

120 Там же. С. 34.

121 Там же.

122 Там же. С. 59. (Курсив мой. – М.Б.)

123 Там же. С. 115.

124 Там же. С. 103.

125 Там же. С. 116.

126 Крымский А.Е. История новой арабской литературы XIX – начала XX века. С. 105.

127 Крымский А.Е. История мусульманства. Ч. II. С. 20, 3.

128 Неприязнь к тюркской ментальности настолько въелась в сознание почти всех, пожалуй, русских востоковедов, что даже в 1940 г. такой крупный специалист по истории Турции, как Владимир Александрович Гордлевский утверждал: «суннитское учение ислама – обряды и экзегез мелочно размеренные, рационалистически построенные, соответствовали все-таки азиатской натуре турка» (Гордлевский В.А. Государство Сельджукидов Малой Азии//Избранные сочинения. T. I. М., 1960. С. 199).

129 См.: Гурницкий К.И. А.Е. Крымский. С. 42.

130 Но и самого Крымского еще в детстве поразили предания о жестоких турецко-татарских набегах на украинские земли. И много лет спустя, будучи уже востоковедом широкого профиля, Крымский всегда с особенным интересом исследовал те события мусульманской – прежде всего тюркской – истории, которые впрямую были связаны с историей украинской (см.: Там же. С. 21–22).

131 Было бы во всех смыслах полезной задачей исследовать роль такого сложного эмоционального переживаниях, как ревность, в процессе формирования русского (но, разумеется, не только его) «рефлекса на Чужое». Переживание это сильно коррелирует с чувствами гнева, депрессии, агрессивности, неполноценности, подозрительности, зависти и т. п. (см. подробно: Buunk В., Bringle R. Jealousy in Love Relationships // Perlman D., B. Fehr (eds). Intimate Relations. Beverly Hills (Cal), 1987. P. 123–124) и вовсе не есть исключительный атрибут «love relationship» – не менее значима его амбивалентная роль и во всех, наверное, межэтнических взаимоотношениях.

132 Крымский А.Е. Мусульманство и его будущность. С. 35.

133 Крымский объективен: «В этом отношении перс – резкая противоположность… тюрку. У того, сторонника грубой силы, идущей явно напролом, выработались в характере прямота и честность» (Там же. С. 58).