Россия и Южная Африка: наведение мостов

Ронни Касрилс, приехавший для прохождения курса военной подготовки в конце 1963 г., писал: «После всех рассказов об Октябрьской революции и строительстве социализма было волнительно приземлиться в заснеженной Москве. Мабида напомнил нам… что один из прежних лидеров АНК в 1927 г. назвал эту страну „новым Иерусалимом“. Нас встретил полковник Советской армии в импозантной астраханской папахе. Он накормил нас ужином в ресторане „Узбекистан“ и поднял тост за успех нашей борьбы. Следуя его примеру, мы одним глотком осушили наши рюмки водки. Мабида поднял свою рюмку и произнес тост „За страну Ленина“… Мы провели ночь в гостинице „Украина“. Я смотрел из окна: над городом трепетали снежинки. Меня поразило спокойствие этой картины. Снегоуборщики уже начали очищать дороги, и было чувство покоя и стабильности. Я не увидел очередей за хлебом, и люди на улицах казались сытыми и хорошо одетыми. И у посетителей ресторана, и у тех, кто суетился в гостиничном фойе, казалось, было доброе настроение» [844] .

В Одессе, где училось первое поколение бойцов Умконто, жизнь тоже выглядела «удобной и стабильной». У курсантов было немало развлечений. Был оперный театр – великолепный по меркам любого европейского города и заполненный публикой из простого народа. Никто из курсантов никогда прежде не бывал в таком театре. Было кино, которое крутили для них в школьном клубе. Был Дворец офицеров, куда по субботам они ходили на танцы [845] .

«Мне и моим спутникам казалось, – пишет Касрилс, – что система, которую наши враги в Южной Африке описывали как находящуюся на грани развала, процветала. Не могу сказать, что кому бы то ни было из нас пришло в голову, что мы были привилегированными посетителями, о которых заботилось чиновничество, и что жизнь простых людей на территории одной шестой земного шара могла быть другой» [846] .

Касрилс пишет, что практически никто из рекрутов, прибывших в Одессу вместе с ним в 1963 г. – а за единичными исключениями все они были чернокожими, – никогда не бывал в доме белого человека. В лагере, да и вообще в СССР, одним из главных впечатлений было то, что впервые в жизни о них заботились и их принимали белые люди. Обучали курсантов советские офицеры и обслуживали советские – белые – люди обоего пола. Эти мужчины и женщины, пишет он: «… готовили для нас, обслуживали нас, одевали нас как в военную форму, так и в гражданское платье, предоставляли медицинское обслуживание и вообще суетились вокруг нас с материнской заботой. Для нас это были „социалистическая солидарность“ и „пролетарский интернационализм“ на практике. Мои коллеги впервые в жизни сталкивались с таким отсутствием расизма. Южная Африка с ее капиталистической системой не выдерживала сравнения» [847] .

Конечно, даже на этой ранней стадии такой наблюдательный человек, как Касрилс, мог заметить некоторые шероховатости. Например, когда кто-то из обслуги спрашивал его, что такой «прекрасный молодой человек» делает в «черной» армии, или когда врач-еврей в медпункте просил не приветствовать его словом «шолом» [848] . Но значения таким случаям не придавали.

Бывали драки из-за официанток, но ничего серьезного. Редкий случай, когда советские офицеры по-настоящему теряли терпение. Это случалось, когда некоторые курсанты с субботу напивались и попадали в вытрезвитель [849] .

Учили их ветераны Второй мировой войны. Курсанты уважали своих преподавателей за твердость и чувство юмора – не было ни одного, кого бы не любили. Как пишет Касрилс, все они были ширококостными, простыми в обращении и веселыми, с неким крестьянским оттенком и чем-то напоминали южноафриканцам африканеров [850] . В таких обобщениях отразилось его отношение к СССР. При первой встрече на конференции писателей стран Азии и Африки в Баку в 1978 г. Касрилс сказал одному из авторов, что «в СССР все девушки красивые».

Многие из этого первого поколения бойцов Умконто стали хорошо говорить по-русски. Называли себя «черными русскими». Но пели все же национальные песни: «Sing, amaSoja kaLuthuli» («Пойте, солдаты Лутули») [851] .

От старшего поколения анковцев, обучавшихся в СССР, русские слова попали даже в tsotsi-taal, язык «бандитов». «Бандитами» в тауншипах и шантитаунах Йоханнесбурга называли не только настоящих преступников и бандитов, но и прочих нарушителей закона, каковыми тогда считались и борцы против порядков апартхейда. Tsotsi-taal – мешанина из разных языков – английского, африкаанс, местных африканских. Добрался, по словам Касрилса, туда и русский. Он приводит «khorosho» и «pozhal’sta» [852] . Русские имена иногда давали детям, и русские имена иногда бывали подпольными кличками [853] .