Россия и Китай. Дружили, воевали, что теперь?

В феврале 1973 года Генри Киссинджер в Пекине вел переговоры с Чжоу Эньлаем.

«Китайский премьер, — вспоминал Киссинджер, — призвал нас взять на себя руководящую роль в организации антисоветской коалиции, простирающейся от Японии до Западной Европы, включая Китай, Пакистан, Иран и Турцию. Китайский коммунистический лидер высмеивал саму мысль о переговорах с Советским Союзом.

С его точки зрения, экспансионистские тенденции советской системы неизменны, и переговоры могут лишь все запутать. Задача Китая — разоблачать советские замыслы и тем самым обеспечивать базу для согласованного им противодействия. Разрядка, предупреждал американцев Чжоу, может усыпить бдительность Запада, обеспечить Советскому Союзу свободу рук для нажима на Китай и подорвать волю к сопротивлению».

Через год, 16 июня 1973 года, Брежнев с ответным визитом отправился в

Вашингтон. В здании советского посольства Леонид Ильич дал большой обед. Продукты и спиртное были доставлены спецсамолетом из Москвы. 22 июня Брежнева повезли в Сан–Клемент — загородную резиденцию Никсона.

На встрече с президентом в узком составе Брежнев обрушился на китайцев. Генри Киссинджер записал его слова. Китайцы, по мнению Брежнева, вероломны и умело скрывают свои истинные цели. «Культурная революция» — пример морального вырождения. Какие же это руководители, возмущался Леонид Ильич, если они подавляют свой народ и в то же время пропагандируют свои идеи по всему миру?

Брежнев намекнул, что, по мнению советских врачей, Мао Цзэдун страдает психическим заболеванием. Цель этого монолога состояла в том, чтобы предостеречь Соединенные Штаты от сотрудничества с Китаем в военной сфере. Но добиться этого было невозможно.

В 1973 году, когда Киссинджер прилетел и беседовал с Чжоу, тот фактически просто требовал, чтобы США мобилизовывали всех и вся на борьбу с Советским Союзом.

А Мао демонстрировал, что не боится СССР. Сказал американскому гостю:

— Если Советский Союз сбросит на нас свои бомбы и убьет всех китайцев старше тридцати лет, то это даже хорошо — это решит проблему с диалектами. Старики, вроде меня, не могут выучить мандаринский диалект…

Осенью 1974 года главой американской миссии связи в Пекине, состоявшей из трех десятков человек, стал Джордж Буш–старший. Исходя из его биографии, он был наилучшим кандидатом для того, чтобы занять овальный кабинет. Самый молодой боевой летчик во второй мировой. Пятьдесят пять боевых вылетов. Четыре раза его самолет подбивали или что–то ломалось. И он выжил.

«Китайская дипломатия, — вспоминал Буш, — довела до степени искусства умение пользоваться загадочными фразами. Подайте просьбу о встрече с высокопоставленным китайским официальным лицом, и вы можете получить отказ в трех вариантах, но всегда вежливо.

Во–первых, вам могут заявить, встреча «не очень удобна». Это значит, что вы никогда не встретитесь с тем, с кем хотели.

Во–вторых, что ваша просьба «в принципе» может быть принята. Смысл этого: ждите, затаив дыхание.

В-третьих, вам могут сказать, что такая встреча «возможна, но ее подготовка может занять некоторое время». Поскольку китайцы измеряют время иным способом, чем нетерпеливые европейцы, «некоторое время» может означать все что угодно — от пяти до двадцати лет… С точки зрения китайцев, иностранцы могут узнать только то, что им позволят хозяева. Их обычный прием сводится просто к тому, чтобы ограничить доступ приезжих к источникам информации; но для особых гостей у них есть свои варианты «потемкинских деревень».

Впрочем, для самого Буша–старшего был характерен очень осторожный и секретный стиль дипломатии. Когда он стал главой миссии в Китае, начал регулярно надиктовывать свой личный дневник. Но, боясь утечек информации, не произносил ни одного рискованного слова.

Ладить с китайскими чиновниками американцам было не легче, чем с советскими. Но высшее руководство в Пекине старалось расположить к себе американцев.

«Во время визита Киссинджера, — рассказывал Джордж Буш, — когда Генри и я посетили заместителя премьер–министра Дэн Сяопина, тот спросил, была ли у меня возможность посмотреть «пещеры». Когда я сказал «нет», была организована специальная рождественская экскурсия.

На определенном перекрестке в Пекине меня встретили представители Народно–освободительной армии и провели в находящийся неподалеку магазин одежды. Мы подошли к каким–то полкам, один из сопровождающих нажал скрытую кнопку. Стеллаж повернулся, и открылся проход. Мы спустились вниз и прошли по лабиринту тоннелей и довольно больших помещений. Там были туалеты, но я не заметил признаков вентиляционной системы, хотя сопровождавшие уверяли меня, что воздух здесь очень чистый, что тут устроена дренажная система и достаточно места для того, чтобы разместить тысячи людей, живущих по соседству…

Мне сказали, что СССР когда–нибудь все равно начнет против Китая войну, причем с использованием ядерного, а не обычного оружия».

Третий крупный игрок — Китай, оказывал серьезное влияние на взаимоотношения двух великих держав. Пекин давил на все кнопки, чтобы столкнуть Москву и Вашингтон.