Россия и кочевники. От древности до революции

Вопрос о том, чья вина превалирует в противостоянии «оседлого» государства и кочевой цивилизации, конечно, является дискуссионным. Часто в конфликте вина в той или иной степени лежит на обоих его участниках. Тем не менее можно сказать, что изначально кочевники чаще всего выступали в роли завоевателей[247] или беззастенчиво терроризировали своих оседлых соседей[248]. Однако в нападениях кочевников на оседлое население (межцивилизационных конфликтах) была интересная особенность, которая отличала их от конфликтов внутри цивилизаций. Кочевники Евразии вовсе не стремились к непосредственному завоеванию земледельческих территорий, а ставили своей целью «эксплуатировать соседей-земледельцев исключительно на расстоянии»[249]. Ведь захват «оседлых» территорий мог вызвать внутри самого кочевого общества чрезмерные политические, социальные и экономические изменения, которые привели бы к оседанию кочевников и привязыванию их правящего класса к определенной территории[250], что означало бы конец этого кочевого общества.

Однако в Новое время активную сторону в столкновении цивилизаций, в основном, заняли оседлые. Началось их наступление на земли кочевников. «Оседлые» государства стремились освоить «кочевые» земли, включая даже малопродуктивные или неудобно расположенные, однако все же пригодные для полеводства[251]. При этом для «оседлого» государства – например, Российской империи – новоприобретенные «кочевые» земли казались «пустыми пространствами, не принадлежащими никому». Эта территория должна была стать интегральной частью государства, быть заселена и обработана[252].

В то же время ученые говорят и о сотрудничестве кочевых и оседлых народов и государств, о наличии между ними постоянных и разносторонних связей[253], их «прочном взаимодействии»[254]. Формы сотрудничества оседлых и кочевников включали в том числе военные союзы и установление родственных связей между правящими домами[255]. По мнению Э.С. Кульпина-Губайдуллина, сосуществование двух цивилизаций вполне достижимо. Он отмечал, что, «во-первых, склонность к грабежу как историческая черта характера кочевника и способ его существования сильно преувеличены» и, «во-вторых, в истории имеются примеры и объединения интересов земледельцев и кочевников в одном государстве». В пример можно привести Болгарское государство хана Аспаруха, где сосуществовали и затем перемешались тюрки и славяне, и Цинскую империю, где правили маньчжуры (изначально они были кочевниками)[256]. Как пишет А.Н. Ямсков, сотрудничество оседлых и кочевников возможно при определенных условиях – если и те и другие занимают разные экологические ниши и поэтому не соперничают друг с другом из-за контроля над доступом к средствам существования[257].

У ученых нет единого мнения о том, кто (оседлые или кочевники) больше был заинтересован в сосуществовании. Согласно одной точке зрения, это были кочевники, которые «нуждались в оседлых обществах как своего рода гарантийном фонде, необходимом для их жизнеобеспечения»[258]. Им нужен был доступ к товарам, производимым оседлыми, – продуктам питания (зерно) и изделиям промышленности (шелковые и другие ткани, оружие). Хотя оседлое общество могло прожить без кочевников, кочевники жили бы очень бедно, если бы были лишены контакта с оседлыми. П. Голден сделал вывод, что «исторически кочевое общество постоянно старалось открыть дверь оседлому обществу… но не наоборот»[259].

Однако С.А. Плетнева придерживалась другого мнения – она считала, что кочевники менее заинтересованы в сотрудничестве, чем оседлые, которые всегда ратовали за мирное сосуществование. Китай, Византия и Русь стремились к союзническим отношениям с кочевниками для максимального использования военной силы последних. Кочевники же хотели мира только в ситуациях, когда они явно уступали в силе своим соседям[260]. П. Голден в некоторой мере соглашался с мнением о стремлении оседлых к миру, которое было обусловлено тем, что война с кочевниками даже для сильных государств была «рискованной и дорогой кампанией в степи против неуловимого врага»[261].