Россия и Ливония в конце XV века: Истоки конфликта

О пребывании ливонцев в Москве польский король услышал от верховного магистра Немецкого ордена Мартина Трухзеса, который, возможно не без нажима со стороны Казимира IV, указал Борху на ошибочность избранного им курса[500]. Трухзесу следовало демонстрировать лояльность польской Короне, поскольку он вызвал недовольство, попытавшись завязать дипломатические отношения с врагом Казимира венгерским королем Матвеем Корвином. Опасаясь присоединения Немецкого ордена к антиягеллонскому блоку, Казимир IV не преминул выразить свой гнев, и Орденская Пруссия, еще не оправившаяся от поражения 1470-х гг., вновь оказалась на пороге войны с Польшей. Верховному магистру оставалось лишь постараться умиротворить сюзерена.

Он отправился на заседание Литовского сейма в Тракай, куда должен был прибыть и польский король. По приказу Казимира IV верховного магистра продержали в Вильно 18 недель, а потом потребовали держать ответ за предательство — общение с венгерским королем и великим князем. На Тракайском сейме была затронута тема сношений Ливонского ордена и Москвы, которая рассматривалась в связи с созданием враждебной коалиции. Казимир IV, как и его противник Иван III, остерегался сильно давить на Ливонию, поэтому он выразил готовность предоставить Ливонии гарантии установления линии литовско-ливонской границы, соблюдения мира 1435 г., отказа короля от поддержки партии рижского архиепископа. Все это подлежало исполнению лишь при условии соблюдения Ливонским орденом дружеского нейтралитета в отношении Польско-Литовского государства и его отказа от контактов с Москвой. Чтобы не спровоцировать Ивана III на возобновление конфликта с Ливонией, ливонским ландсгеррам не разрешалось пропускать через свои владения «мастеров и всякие приспособления, которые могут быть использованы во время войны» из Европы в Москву. Верховный магистр от лица своего «старшего гебитигера» в Ливонии должен был подтвердить исполнение всех этих предписаний[501].

Решения Тракайского сейма и позиция верховного магистра, решившего за счет Ливонии спасти Пруссию от очередной войны, поставили Ливонский орден между двух огней. До 1 сентября он совместно с другими ливонскими ландсгеррами должен был, как предписывал договор от 1 сентября 1481 г., урегулировать споры ордена с Псковом, и невыполнение этого обязательства влекло возобновление Русско-ливонской войны[502]. С другой стороны, польский король требовал от магистра прервать отношения с Московским государством, угрожая в противном случае стать на сторону его врагов во внутриливонской политической борьбе.

На переговорах в Нарве, начавшихся 1 сентября 1483 г. и затянувшихся до октября[503], представители русской стороны заявили, что из-за соглашения Ливонского ордена с Польско-Литовским государством склонны считать Ливонию своим противником и более не желают установления длительных дружеских отношений. Ливонцы, чтобы не допустить возобновления войны, согласились на те самые жесткие условия, которые ранее считали неприемлемыми. Магистр уступал Пскову часть приграничных территорий, правда в счет архиепископских, а не орденских владений[504], получив согласие на продление сроков перемирия до 15 августа 1485 г.[505]

Теперь Ливонскому ордену следовало сделать реверанс в сторону польского короля, не разрушив при этом хрупкого русско-ливонского соглашения. Роль жертвы ради умиротворения бури политических страстей выпала ливонскому магистру, от имени которого заключались договоренности с Москвой. Идею пожертвовать магистром поддержал, а возможно, и предложил верховный магистр Мартин Трухзес, на которого польским правительством была возложена ответственность за исполнение Тракайских соглашений. В конце 1483 г. Берндт фон дер Борх был отстранен от должности, уступив ее Иоганну Фрайтагу фон Лорингхофену.

Внешняя политика нового ливонского магистра оказалась на удивление ровной. На 29 февраля 1484 г. в Нарве была назначена его встреча с посланцами Новгорода, но лично он участия в ней не принимал[506], возможно, по причине все тех же Тракайских постановлений, возбранявших ему близкие контакты с представителями московской администрации. Г. Козак предполагал, что Фрайтаг не поехал в Нарву, поскольку не ожидал особых осложнений[507]. Причина могла заключаться и в том, что обсуждалось возобновление международной торговли, который ливонского магистра напрямую не касался.