Россия и Ливония в конце XV века: Истоки конфликта

О том, как повели себя русские послы у верховного магистра Тифена в Кенигсберге, сведений нет[652], но великий князь наказал передать ему следующие слова: «Некоторое время тому назад сын императора Максимилиан, римский король, через своего посла Георга фон Турна нашему господину велел передать, что наш господин магистра Прусского и магистра Ливонского должен взять под свою защиту; и наш господин через того же посла Георга велел отвечать: коли вы по этому делу направите своих послов нашему господину, то наш господин соблаговолит взять вас под свою защиту… И он ждал посольство от вас, однако ваше посольство по сю пору не появилось перед нашим господином. Но если ты желаешь, чтобы наш господин вступился за вас и вас защитил… то незамедлительно направляй к нему своих послов»[653].

Реальность установления зависимости обоих подразделений Немецкого ордена от московского государя представляется более чем сомнительной. Помехой служили и их католический характер, и то, что они создавались для борьбы с «язычниками» и «схизматиками», о чем в конце XV в. руководство ордена стало все чаще вспоминать в связи с проблемой сохранения привилегий ордена. Согласно своему правовому статусу, Немецкий орден зависел от римского папы и императора, и переподчинить его великому князю в ответ на челобитье магистров, не получив на то санкции Святого престола и императора, вряд ли бы удалось. Видимо, не случайно русские послы начали столь важный разговор с упоминания о римском короле Максимилиане, которому вскоре предстояло занять имперский престол, что не помогло. В ответе верховного магистра в вежливой, но не допускающей сомнения форме было дано развернутое объяснение невозможности перехода Немецкого ордена под защиту великого князя[654].

Трудно сказать, понимал ли Максимилиан парадоксальность и правовую несостоятельность своего предложения: речь шла не просто о духовных княжествах, но о политических образованиях, которые к концу XV в. уже обладали всеми атрибутами государственного суверенитета. Подчинить православному государю католические духовно-рыцарские ордена было невозможно. Понадобилось еще 300 лет, чтобы мощный импульс религиозной индифферентности, порожденный эпохой Просвещения, и воля Наполеона заставили признать российского императора Павла I гроссмейстером Мальтийского ордена.

Попытки Ивана III распространить влияние на оба подразделения Немецкого ордена обеспокоили магистров, и они приняли решение как можно скорее наладить отношения с Литвой, по возможности не вступая в открытый конфликт с Москвой. Верховный магистр Тифен направил в Ковно (Каунас), где с конца июля до 10 августа находился великий князь Александр, хаускомтура Рагнита Людвига Зансхейма, чтобы тот объяснил литовскому государю причины отказа верховного магистра от предоставления Литве войска для войны с русскими[655]. Одновременно в Вильно прибыло большое ливонское посольство во главе с комтуром Феллина Веннемаром фон Дельвигом, которое стало дожидаться возвращения великого князя Александра[656]. И хотя недоверие Александра к ливонцам, возникшее при получении известий о русско-ливонском мирном договоре, еще не вполне его оставило, подтверждение «вечного мира» между Литвой и Ливонией было достигнуто. Вскоре в Венден отправилось литовское посольство, которое 6 октября приняло участие в церемонии утверждения нового литовско-ливонского договора ливонским магистром[657].

1 ноября верховный магистр Тифен с удовлетворением сообщил имперскому магистру Андреасу Грумбаху, что теперь Ливонский орден находится в мире со всеми своими тремя соседями — Литвой, Россией и Швецией[658], хотя, как показали дальнейшие события, мир оказался ненадежным. Уже в начале 1494 г. великий князь Литовский, вопреки только что утвержденному «вечному миру» с Ливонией, попытался распространить на нее свою власть. В инструкции послам, которые вели переговоры о мире с Московским государством, предписывалось согласиться с претензиями московского государя на Новгород лишь в том случае, если тот признает право Александра на обладание Ливонией. Если же Иван III отклонит это, послам следовало поставить под вопрос признание его прав не только на Новгород, но и на Тверь[659].

Александру очень хотелось разрушить русско-ливонский альянс и гарантировать содействие Ливонии. Посольские книги по этому поводу содержат запись: «Да говорили [литовцы] о Новегороде и о Ноугородских волостей доходах, и о Пскове, и Тфери да иные многие речи говорили. И бояре ему Новгорода и волостей Новгородских доходы и Псков и Тферь отговаривали речми»[660]. Вскоре после приема литовского посольства великий князь Московский отправился в Новгород, Псков и Тверь, продемонстрировав, что для их владения он не нуждается ни в чьем согласии[661].