Россия и Ливония в конце XV века: Истоки конфликта

Развитие русско-ганзейской торговли начала 90-х гг. XV в. в целом протекало в обстановке спокойствия и стабильности, гарантированной благосклонностью великого князя Московского к ганзейским городам Германии и Ливонии, пока в нем жила надежда на установление близких отношений со Священной Римской империей. После подписания в 1487 г. русско-ганзейского торгового мира в Новгороде стало возрождаться Немецкое подворье, десятилетие пребывавшее в запустении. Когда там вновь появились ганзейские купцы, оказалось, что многие постройки, в том числе и церковь Св. Петра, сильно обветшали и нуждались в капитальном ремонте. В 1488–1489 гг. эта проблема обсуждалась в переписке Ревеля и Дерпта; речь шла о присылке каменщиков, плотников, выделении строительных материалов — камня, извести. Ремонтные работы требовали значительных средств, а потому ревельский рат советовал обитателям подворья некоторое время обходиться без священника и, сэкономив на его жалованье, использовать деньги на восстановление подворья. Предложение было принято[665]. По всему видно, что они собирались прочно обустроиться на берегах Волхова и продолжать торговлю на основе «старины».

Но даже в период относительного благополучия ганзейские купцы испытывали чувство тревоги. Слова ревельских ратманов о шаткости мира 1487 г. многим не давали покоя. В разгар работ на подворье они с горечью писали в Дерпт, что «даже если подворье и будет задумано обычной величины, купцов, как в старину, там не соберется»[666]. Пессимистический прогноз оправдался. Спустя полгода, в начале весны 1490 г. ревельцы констатировали, что торговля является обременительной[667].

Стремясь понять суть перемен, ломавших старину русско-ганзейской торговли, граждане ганзейских городов, и в первую очередь ливонцы, всю ответственность возлагали на великого князя Ивана III, государя непонятного и неприятного — «тирана». Таким он предстанет в «Прекрасной истории» Кристиана Бомховера, а вслед за тем и в более поздних ливонских хрониках. В этом восприятии отразилась известная настороженность западноевропейцев в отношении русских людей, что было вызвано существенной разницей в общественном развитии Московской Руси и католической Европы, а также малой информированностью сторон. Политика великого князя с позиции ганзейцев была пагубной, потому что во всех основных проявлениях сопровождалась последовательным разрушением «старины», которая веками обеспечивала развитие русско-ганзейских деловых отношений. Даже в периоды политической стабильности ливонские и «заморские» немцы охотно верили в наличие у московского государя скрытых коварных замыслов и полагали, что «великому князю нельзя верить».

Граждане ганзейских городов не могли понять, что деструктивный импульс, подрывавший старину, исходил не столько от русского «тирана», сколько предопределялся изменениями в самой русско-ганзейской торговле.

П. Йохансен одним из первых обратил внимание на радикальную перемену ассортимента продукции, закупаемой русскими и ганзейскими купцами в XV столетии. На протяжении всего Средневековья ганзейцы приобретали на русском рынке дорогие меха, являвшиеся обязательным элементом костюма знатного человека, а также воск для освещения грандиозных романских и готических соборов. Йохансен отмечал, что купец, доставивший такой товар в западноевропейские страны, даже если и не получал большого барыша от их продажи, мог надеяться на благосклонность правителей и получение привилегий, помогавших при любых обстоятельствах не остаться внакладе[668].

С началом Нового времени европейский спрос на русском рынке претерпел серьезные изменения. Ганзейского купца стали все больше интересовать сырье и продукты питания, вследствие чего лес, лен, пенька, смола, деготь, поташ, хлеб, сало превратились в основные статьи русского экспорта[669]. Увеличивалось число торговых контрагентов, благо для подобной торговли не требовалось крупных капиталов. Деловую активность задействованных в русско-ганзейской торговле не могли больше сдерживать ни крепкий тыл Немецкого подворья, ни традиции старины, ни политические амбиции московского государя. Сотни русских купцов устремлялись с товарами в приграничные ливонские города, выбирая те, где пошлины были ниже и регламентация городских властей была слабее, чем в крупных ганзейских городах. Нарва, Пернау и более мелкие города — Цесис, Мариенбург и другие к концу XV в. превратились в торговые центры обмена. Организация русско-ливонской торговли стремительно утрачивала жесткую локализованность и осуществлялась всюду, где возникали условия. Не только Немецкое подворье в Великом Новгороде, но и Ревель с Дерптом страдали от необычного порядка и безуспешно пытались покончить с ним.