Россия и современный мир №2 / 2013

История, которую мы поглощаем, выкрашена в цвета нашего времени. «История по сути своей неотклонимо стремится к легитимизации мифа и представляет собой более или менее условную карту прошлого, постоянно уточняемую и варьируемую в соответствии с законами максимального правдоподобия и всеобщей детерминированности, с одной стороны, а с другой – в соответствии с господствующими в обществе настроениями», – справедливо заметил писатель Михаил Веллер. Но он же совместно с философом-фантазером А. Буровским сочинили нелепейшую книгу о Гражданской войне в России. Манифестации такого рода вырастают до символов общечеловеческой неспособности принять то прошлое, которое не устраивает современность.

Как ни забавно, данная книга посвящена «разоблачению» мифов, создаваемых профессиональными историками. «История – это свиток тайн, пересказанных глупцом по испорченному телефону», – такими, в общем справедливыми, словами она начинается1. Предполагается, что непрофессионал с его незамутненным взглядом куда быстрее доберется до истины. На деле разрушение одного мифа порождает историографический хаос, вызывающий жажду нового мифа. Именно это и доказали не в меру самонадеянные авторы, представив беспорядочную груду ламентаций, исходящих от проигравшей стороны. Последние ничем не лучше фальшивых рапортов «победителей».

История (имея в виду всякую информацию о прошлом) остается в глазах непросвещенного человека самовоспроизводящимся мифом, поскольку он лишен окуляров герменевтики, позволяющей увидеть прошлое в контексте тогдашней, а не нынешней эпохи. Наше историческое «знание» в любом случае покорежено презентизмом2, суть которого составляет беспомощное морализаторство по поводу событий, чей смысл недоступен. На этой почве и вырастает «примиряющий» миф.

Но почему историческая память пронизана конспирологией? Или последняя – своего рода фастфуд для утоления познавательного голода? Видимо, потребность в вездесущих злодеях задается не только ощущением социальной беспомощности. В нас все еще живы пещерные страхи существа, неспособного гармонично выстроить свои отношения с окружающим миром.

Популярность заговорщиков неслучайна – без них «спасители человечества» смотрятся неубедительно. Вторжения непонятого прошлого в пугающую современность неизбежно. Судорожная инвентаризация его мифов необходима для «стабилизации» настоящего. Редуцированные образы ушедших в небытие «героев и злодеев» позволяют ощутить себя относительно благополучными гражданами.

Наше настоящее содержит в себе весь набор ужасов прошлого. Оно и притягивает и отталкивает одновременно. А потому мы подсознательно выбираем ту историю, которая может сначала пощекотать нервы, затем успокоить. Разумеется, она не может предупредить о заложенных в ней рисках и тем более подвести к прозрению. Но она удобна еще и потому, что к профессиональным исследователям, как и к средневековым чернокнижникам, принято относиться с недоверием: «сложное» знание кажется уклонением от «простых» истин. Людям трудно согласиться, что все их беды происходят от них самих или таких же ограниченных существ, как они сами. Проще поверить, что они стали жертвой умнейших и коварнейших злодеев – это возвышает. На этом фоне суггестивные возможности исторической науки заведомо ограничены.

В советское время страшилки о «враждебном окружении» продуцировала сама власть. Постсоветским авторам трудно избавиться от сложившихся в связи с этим привычек.

Один экономист, будучи уязвлен бедами современной России, решил «правильно» переписать историю ХХ в. (что само по себе, разумеется, похвально) в течение 10 (десяти!) лет. При этом он руководствовался «методологией», подсказанной, что любопытно, А. Даллесом: «Человек не всегда может правильно оценить информацию, но может уловить тенденции и сделать правильные выводы»3. Но какую груду фактов следовало перелопатить, чтобы уловить реальные, а не умозрительные тенденции? Об этом автор не задумывался.

«Десятилетие правды» стартовало в 2004 г. с книги «Война и революция». И тут же началось обличение российского и мирового либерализма4. Таков mainstream нынешнего околоисторического мифотворчества. Человек, не найдя себя в современном мире, начинает лихорадочно перелицовывать прошлое. Увы, жонглирование призраками прошлого в пространстве большой истории неизбежно. Мнемоническая маркировка окружения – это часть идентификационного процесса. Таким способом человек пытается преодолеть онтологическую «безнадежность» своего земного существования.

На таком фоне историк может доказывать все, что угодно. Его мысли будут услышаны лишь в той мере, в какой они резонируют с исторической памятью и психикой людей, оперирующей совсем иными, куда более примитивными и архаичными идеалами. «Нужная» история диктуется недомыслием современности. Как результат – массовое сознание боязливо сводит потаенное к зловредному.