Россия и современный мир №3 / 2017

По воспоминаниям пленных, действовала инструкция, выстраивающая своеобразную иерархию приоритетов: в лагеря с худшими условиями содержания в первую очередь направлялись немцы, во вторую – венгры, и только если представителей этих национальностей не было – военнопленные-славяне. В первую очередь южные славяне. Западных славян (у Г. Вурцера они фигурируют под названием «северные славяне». – Т. К.) берегли больше всего [23, с. 134].

Принцип размещения пленных по национальному признаку и подданству был заложен в начале войны и приобрел большое государственное значение. В 1914–1915 гг. лагеря в Туркестане были «смешанными», т.е. в них содержались представители разных национальностей. С 1916 г. исследователи фиксируют практику разделения лагерей по национальному признаку. Так, в лагерях Ташкента были преимущественно славяне (хорваты, словенцы, чехи и др.), а немцы, австрийцы и венгры размещались в Скобелеве и Фергане. Если лагеря были смешанного национального типа, то славяне получали ответственные должности в рамках внутреннего управления пленными [23, с. 134–135].

Большинство из подданных Габсбургской монархии попали в плен в 1914 г. (Галицийская битва) или в 1916 г. (Брусиловский прорыв). Кто-то оказывался в плену будучи раненым, другие сдавались добровольно. Биография каждого пленного одновременно и уникальна и типична. Особенно это касается так называемых нижних чинов «дружественных национальностей» (в основном славян). К ним русская общественность еще до революции 1917 г. относилась доброжелательно. Не удивительно, что именно они гораздо теснее, чем пленные офицеры, сумели сблизиться с местным населением. Кроме того, в плену у нижних чинов-славян было значительно больше возможностей для налаживания человеческих отношений с простым населением Российской империи, нежели у офицеров, поскольку они направлялись на принудительные работы и активно использовались на них с начала 1915 г.

В 1915 г. в Ташкенте открылось отделение Союза чешских и словацких обществ России. Вскоре оно преобразовалось в представительство Чешско-словацкого национального совета и активно функционировало в течение нескольких лет. 15 января 1917 г. в Туркестане были зарегистрированы 10 489 солдат и 617 офицеров западнославянского происхождения.

В ходе военных действий на фронтах Первой мировой войны в русском плену, по официальным данным, оказались 200–220 тыс. сербов, хорватов и словенцев, проживавших на территориях, входивших в состав Австро-Венгрии. Военнопленным-сербам в Туркестане было предоставлено хорошее жилье, сносное питание. Им даже разрешили по воскресеньям посещать православные храмы.

На хорватских офицеров не распространялись льготы, которыми пользовались все другие пленные представители южнославянских национальностей. Возможно, причина крылась в конфессиональной «неоднородности» хорватов.

Из ряда опубликованных воспоминаний военнопленных-славян очевидно, что межнациональные проблемы имели глубокие корни в среде Австро-Венгерской армии, и в условиях русского плена принадлежность к одному государству – империи Габсбургов – не являлось действенным фактором для сплочения ее солдат и офицеров.

В Первую мировую войну в Австро-Венгерской армии для поднятия патриотического духа применялись телесные наказания. Особенно часто пороли солдат славянских национальностей [19, c. 209]. Словак Густав Сенчек описывает в воспоминаниях некий внутренний конфликт: «Из приказов мы знали, что воюем за родину, за императора… Но один на один со смертью я чем дальше, тем больше сомневался как в родине, так и в безгрешной жизни, которой якобы я добьюсь, если буду убивать. Что касается императора, то такие, как я, и раньше его не жаловали» [там же].

За неповиновение австрийскому офицеру Густав Сенчек находился под арестом и ожидал трибунала: «Внезапно открылась дверь, и на пороге появились две мужские фигуры: это были русские солдаты. Они зажгли свечку и отобрали оружие у моего дрожащего от страха часового. “А ты что? Где ты забыл свою винтовку?” – спросил меня один из них. Русская речь для меня, словака, была понятной, и я ответил, что у меня ничего нет, даже пояса, так как я нахожусь под арестом. Они поговорили между собой, и один из них вдруг подошел ко мне, положил мне руку на плечо и сказал: “Ничего не бойся, камарад, сейчас отправишься в Россию”. В полночь мы уже маршировали на восток. Так я и не дождался австрийского военно-полевого суда. Плен стал моей свободой» [19, c. 212].

Не удивительно, что русский плен многими солдатами-славянами воспринимался как свобода. Но попав в плен, можно было столкнуться с амбивалентным восприятием со стороны русских офицеров и нижних чинов (что называется, «как повезет»).