Россия и Запад на качелях истории. Том 1

Средневековые польские авторы, любившие позлословить о русских, не лучше отзывались и о шведах. У шведа, согласно тогдашнему польскому стереотипу, вообще «селедка вместо головы». Известный польский писатель Миколай Рей утверждал, что в Дании и Швеции живут «не слишком просвещенные, подлые и гадкие людишки, сравнимые в своем бытовом варварстве разве что с московитами». (Заметим, что шведы и датчане были в те времена не менее, а, пожалуй, более просвещенными, чем поляки.) Те же аргументы поляки использовали и в 1574 году при отклонении шведской кандидатуры на польский престол. В сочинении «Разговор Леха с Пястом» можно прочитать, что шведы неотесанны и неискренни подобно итальянцам. «Вежливости там не сыщешь: дикие люди», — заключает анонимный польский автор.

Итак, русские оказываются уже в довольно большой, правда, крайне «неотесанной» компании со шведами, датчанами, ирландцами и итальянцами. Но как быть с самими поляками? О них ведь также было написано тогда немало.

Скандинавов поражали «зазнайство, склочность и разгильдяйство» обитателей Речи Посполитой. Более того, шведы были убеждены, что поляки склонны к множеству вредных суеверий, общаются с дьяволом, убивают младенцев, а их отрезанные головки помещают на алтарях. С течением времени нелепых выдумок о поляках в Швеции поубавилось, но презрительное отношение к ним сохранялось долго. Магнус Стенбок, шведский фельдмаршал времен Карла XII, любил повторять, что с поляками нужно поступать как с дрессированными щенками: можно их ласково похлопывать и гладить по голове, но при этом нужно и стегать плеткой по заду.

Если верить шведам, то и поляков следует отнести к той же самой «неотесанной» компаний. И так далее. В конце концов в одном ряду с русскими окажутся все европейские народы без исключения.

Хорошо известно, в каком тоне писали в те славные времена католики о протестантах, а протестанты о папе римском и католическом монашестве. Само миросозерцание Средневековья покоилось прежде всего на фанатичной вере, на авторитетах и делах веры. Любой иноверец, таким образом, априори считался варваром, и ему приписывались все пороки, какие только могли по случаю вспомнить.

Не без греха, естественно, в этом смысле и сами русские. Мало кто из нынешних россиян помнит о той нетерпимости, с какой относились во времена Средневековья наши предки к иноземцам — существам, по их мнению, низшим и нечистым.

Один из европейских путешественников, комментируя в своих мемуарах запрет православного патриарха на ношение иностранцами русской одежды, с иронией заметил, что это распоряжение было для них примерно таким же наказанием, как если бы рака приказали утопить в озере. Мемуарист побывал в Московии проездом, а потому явно не понял суть проблемы. На самом деле все не так просто.

Желание носить русское платье возникло у жителей Немецкой слободы неслучайно: в те времена появление иноземца на улицах Москвы вызывало у простого и необразованного люда приблизительно такую же реакцию, какую вызвал бы сегодня очутившийся на городской площади марсианин. Далеко не всем иностранцам подобная реакция, в которой сквозило не только детское любопытство, но и брезгливый ужас, могла нравиться. Желание смешаться с толпой в подобной ситуации понятно. Так что пример с раком, брошенным в воду, неудачен. Несчастного рака по приказу патриарха, наоборот, вытаскивали из воды и бросали на жаровню.

Если иноверец входил в русскую церковь, она считалась оскверненной. В русских богослужебных книгах XVII века был чин очищения церкви, куда вошел иноверец, абсолютно тождественный с чином очищения церкви, если туда случайно забежала собака.

Присутствие иноверца оскверняло иконы даже в домах частных лиц. В деревнях крестьяне после постоя иноземцев приглашали в избу попа, который должен был вновь освящать иконы. Есть свидетельство о том, что, когда один немец купил у русских каменный дом, бывшие хозяева выскребли все иконы, написанные на стенах, на штукатурке и даже пыль от них унесли с собой, чтобы иностранец не оскорбил своим взглядом русских святынь.

Отношения между русскими и иноземцами того периода — это история о том, как варвар варвара жить учил. Если говорить о технологиях и общем культурном уровне, тогдашняя Русь от Запада, конечно, отставала в силу уже названных исторических причин. Если же говорить о морали, терпимости, способности услышать и понять собеседника, а именно это в конечном итоге и определяет уровень подлинной цивилизации, то дикарями оставались обе стороны. И довольно долго.

Стереотипы как камень, и они разрушаются, но на это требуется изрядное время. На рубеже XVIII и XIX веков русский историк Карамзин писал:

...если бы одним словом надлежало означить народное свойство англичан — я назвал бы их угрюмыми так, как французов — легкомысленными, италиянцев — коварными.

Во второй половине XX века известный немецкий писатель Генрих Белль все еще отмечал «беллетристические предрассудки» и штампы в западноевропейской литературе: