Патриархальное крепостное право, будучи мягким по своим формам, амортизировало социальный протест. К тому же поместье – не город, где легко вызвать полицию, а место относительно глухое. Помещичья жизнь едва ли была бы возможна, если бы господа не придерживались неписаных, но для всех очевидных нравственных законов. В 1846 г. помещик Малоярославецкого уезда Калужской губернии Хитрово был убит своими крестьянками, причем следствие установило, что женщины сделали это в ответ на его домогательства. Но вот что важно, цитирую:
Всякий за длительное время сложившийся мир по-своему гармоничен. У русских поместий не было даже заборов, не говоря уже о рвах, подъемных мостах, каменных стенах с бойницами – реалиях европейского феодализма.
Крестьяне довольно часто протестовали по тем или иным поводам, но всегда в уверенности, что царь на их стороне.
Наиболее распространенной формой протеста являлись жалобы на помещика или на управляющего. Крестьяне тратили большие средства на посылку ходоков, ведение судебных дел. Под давлением крестьянского недовольства Комитет министров 24 декабря 1821 г. постановил, что в случае основательности жалоб крепостных имение должно браться под опеку, а дворовые отпускаться на оброк.
Крепостное право стало исторической западней, найти выход из которой оказалось исключительно трудно. Освободить крестьян без земли было страшно, еще страшнее – освободить с землей, это стало бы необратимым подрывом дворянской опоры трона. Авторы реформы 1861 г., отменившей крепостное право в России, готовили ее с оглядкой на уже упомянутые аналогичные реформы в Пруссии, Вестфалии, Баварии, Вюртемберге, Мекленбурге, Бранденбурге, Гессен-Дармштадте, Померании и Силезии. Там реформы проводились откровенно в пользу помещиков и имели конечной целью создание крупных латифундий. Но было сделано доброе дело и для вчерашних крепостных: в 1821 г. в Пруссии был проведен принудительный раздел общинного имущества, что сразу сдвинуло капиталистические отношения с мертвой точки. В России же власть, наоборот, навязала общинные формы собственности даже там, где их не было.
И все же,
Какие-либо осязаемые шрамы крепостничества в русском, украинском, белорусском народном характере (равно как и в грузинском, латышском, румынском, польском, немецком и т. д.) доказательно не выявлены, хотя в бездоказательных утверждениях недостатка не было.