Россия, которую мы догоняем

Когда отчет комиссии в конце концов (7 июля 1937 года) появился, там четко констатировалось, что, «поскольку прочный мир и порядок невозможны в рамках единого государства, следует взять курс на создание двух отдельных государств». Карта прилагалась: евреям было предложено забрать примерно пятую часть мандатной территории, а их оппонентам — все прочее, после чего присоединиться к Трансиордании. Кое-какие стратегически вкусные клочки земли, а также города в еврейской части, где обитали и арабы (примерно четверть миллиона душ), предлагалось временно оставить под британским управлением, а затем «разменять население», отселив арабов в большое арабское государство, а с арабских территорий забрав всех евреев. Реакция заинтересованных сторон последовала сразу: лидеры ишува ответили мгновенным «да», ВАК столь же мгновенным «нет». Это резко противоречило объявленному лордом Уильямом принципу «разумной справедливости», однако никого не удивило: как и предупреждали знавшие местные нравы британские чиновники, было «бесполезно надеяться, что арабское население Галилеи когда-либо примирится с подобным проектом… общее чувство таково, что они были преданы и что их заставят покинуть их землю и сгинуть в какой-то неизвестной пустыне». И дело было даже не в претензиях на тему «евреям отдали лучшие земли». Во-первых, земли были хотя и, в самом деле, лучшие, но сделали их таковыми евреи, осушив болота, а во-вторых, в таких ситуациях всем всегда кажется, что они в проигрыше. Все было куда тяжелее: сионисты уже полностью воспринимались как чужаки, и на всю катушку работало коллективное подсознательное, диктующее принцип «или-или». Это, сами знаете, напрочь исключает всякие компромиссы. Даже если кому-то кажется, что дело можно решить полюбовно, а приемлемый для всех выход очевиден.

В итоге с трудом достигнутое спокойствие оказалось всего лишь краткой передышкой — в середине 1937 года начались покушения на английских чиновников, и все пошло по новой. ВАК, разумеется, после первого же выстрела заявил, что ни сном, ни духом, и осудил «пагубное насилие», а сам муфтий призвал к спокойствию и сдержанности. Тем не менее у англичан была информация о том, что лидеры арабов все же причастны к обострению, и когда она подтвердилась данными разведки, в октябре власти мандата объявили «национальные комитеты» всех уровней вне закона, сместили аль-Хусейни, который начал уже публично выступать в поддержку Гитлера, с поста главы ВМС. А затем и провели аресты, выслав ведущих арабских лидеров куда подальше. Сбежать (в Ливан) удалось, да и то с немалым трудом, только муфтию — и события потеряли всякое подобие порядка. Это были уже не беспорядки, а настоящая война. Если в городах еще сохранялось хоть какое-то подобие покоя, то сельская местность полыхала. Откуда ни возьмись, появились сперва десятки, а потом и сотни мелких (в среднем, в основном, по 10–15 бойцов, а общее число «активистов» историки определяют кто в 3 тысячи, а кто и в 8 тысяч) отрядов. Сражались они на свой страх и риск, а подчинялись только своим курбаши (все попытки муфтия, сидящего в Дамаске, как-то организовать единый центр восстания, провалились), и фактически все воевали со всеми. В такой ситуации «сдержанность» себя уже не оправдывала. «Хагана» получила приказ активизировать действия, после чего были созданы т. н. «полевые роты», подчинявшиеся, в отличие от отрядов самообороны, непосредственно Еврейскому Агентству и способные не только обороняться, но и атаковать. Появился и прототип спецназа — «части особого назначения» — для оперативного реагирования на враждебные вылазки, а параллельно выполнявшие функции военной контрразведки; эти части подчинялись даже не Центру, а лично главе ишува, Давиду Бен-Гуриону.