Россия, которую мы догоняем

Арабы его, естественно, обожали, а лидеры ишува, тоже естественно, объявили «безжалостным врагом независимости евреев». И тем не менее, акция была чересчур уж броская. Одно дело — рядовой томми, тем более, даже не убитый (и люди Шамира, и люди Бегина, когда речь шла о «простых парнях», старались стрелять по ногам), и совсем иное — обнуление одного из столпов британского истеблишмента. Еврейский Комитет был в полном шоке, и не только он. Вейцман заявил, что «известие об этом преступлении потрясло меня больше, что весть о гибели сына» (пилота британских ВВС), — но это понятно, его и в своем кругу считали английской марионеткой. Бен-Гурион призвал все еврейское население Палестины «с корнем вырвать из своей среды членов этой разрушительной банды, не давать им убежища, не поддаваться на их угрозы и оказывать властям помощь для уничтожения этой банды». Но и это ясно: до исхода войны он твердо ориентировался на англичан, считая, что только они смогут «сделать» государство. Однако случившееся поразило даже Бегина — «Иргун» официально осудил «каирскую трагедию, которой не должно было быть». Но было уже поздно: своими действиями ЛЕХИ дали Еврейскому Комитету повод нанести удар по слишком усилившимся «ревизионистам», среди которых главной целью был отнюдь не Шамир. От имени ишува на «отщепенцев» была объявлена тотальная охота — знаменитая операция «Сезон».

«Только политические соображения, — писал впоследствии один из самых восторженных историков социал-сионизма, — заставили лидеров Агентства выступить против террористов: эти диссиденты могли нанести тяжелый, а возможно, и непоправимый ущерб сионистской политике. Террористы отказывались подчиняться внутренней дисциплине и пытались навязывать свои правила выборному руководству ишува; в таких условиях сионисты не могли проводить эффективную внешнюю политику». Однако в реале выглядело все куда гаже: мало того, что англичанами передали всю информации на членов «Иргун» (ЛЕХИ, которые, собственно, и были виноваты, шли под раздачу по остаточному принципу) — начались еще и «изъятия». По всей Палестине ребята из ударных отрядов «Хаганы» вырвались в дома, похищали конкурентов и увозили их в отдаленные кибуцы, где допрашивали, избивали, а затем либо передавали англичанами, или, если те считались «особо опасными» (для социалистов), оставляли гнить в наспех оборудованных зинданах. Один из похищенных, Едидия Сигал, был даже убит, а самого «особо опасного» — Якова Твина, шефа разведки «Иргун», вообще полгода держали в яме, зверскими пытками вынуждая сдать Бегина. Жестокость изумляла. Мало кто понимал, что идет, по сути, борьба за власть, в которой сантиментам не место. К тому же молодежь, составлявшая костяк «Хаганы», в основном выросла в кибуцах, под влиянием наставников, для которых все, кроме социалистов, были чем-то худшим, чем для самого радикального ортодокса пресловутые «гои».

В целом по итогам «Сезона» в руках англичан оказалось более 800 активистов «Иргуна», осужденных на ссылку в Эритрею, сотни лишились работы, были выгнаны из институтов. Силы «ревизионистов» были изрядно подорваны, позиции официального руководства ишува, наоборот, укрепились — но моральные издержки оказались непомерно высоки. Тем более что под шумок — что-то скрыть в маленьком обществе, где все всех знали, было нереально — сводились не только политические, но и личные счеты (в операции задействовали только добровольцев, поэтому на маленькие слабости начальство смотрело сквозь пальцы). Изумлялись даже англичане, которым, по идее, происходящее было очень на руку. «К сожалению, — докладывал министру колоний верховный комиссар Палестины, — в списки Еврейского агентства включено много людей, не принимавших участия в террористических акциях, но не согласных с политикой Агентства. Это существенно затрудняет работу полиции по отделению зерен от плевел». Общественность вообще стояла на ушах, открыто протестуя против «похищения детей народа из их домов, семей, лишения их свободы», и даже лидер палестинских пацифистов, известнейший философ Хуго Бергман, левак из леваков, всей душой ненавидевший подпольщиков, заявил, что «Киднеппинг — это могила демократии, смертный приговор всему тому, что нам дорого в ишуве». Больше того, возмущены были и военные. Добровольцам — «сезонникам» не подавали руки, офицеры «Хаганы» начали отказываться участвовать в «подлости», и в марте 1945, когда стало ясно, что силы самообороны вот-вот выйдут из-под контроля, Еврейское Агентство распорядилось наконец свернуть операцию.