Россия молодая. Книга 1

– Чудом не убил! – говорил Иевлев, успокаиваясь. – Чудом! Варварская Московия, а? Варварская! Это за то, что кафтаны носим иные, за то, что едим не по-ихнему. И кто варварами обзывает? Шпион, человек без чести и совести. Ох, Афанасий Петрович, вдвое нам берегтись против прежнего надобно, вдвое, втрое, вчетверо. Иначе – гибель...

Афанасий Петрович молчал, слушал, в глазах его светилось участие.

– Устал я! – сказал Иевлев. – Страшно не верить, а надо. Нынче лекаря прогнал, от воеводы лекарь, я не поверил, и верно сделал, что не поверил. Венецианец сознался: прежний лекарь и был у них за начального человека... Все кругом куплено. А наши мужики здесь мрут, кормить их нечем, кормовых нет. Что делать, Афанасий Петрович?

Крыков молчал, лицо у него тоже было усталое, небритое; сапоги, рейтузы, плащ – в грязи.

– Как жить-то будем? – спросил Иевлев.

Крыков не сразу ответил, рассказал, что в городе плохо, ходит такой слух, будто иноземцы взялись вместе с воеводой князем Прозоровским всех русских извести, для того свои подворья окапывают, новые частоколы ставят, в своей церкви в неурочное время молятся. Говорят еще, что думный дворянин Ларионов с дьяками тайно людей имает и те люди под пытками других обносят, съезжая полна народишком и ожидает архангельский люд страшных казней. Говорят также про воеводу, что нарочно он рыбарей в море не пускает, дабы рыбой не запасались, а чем кормиться, как не рыбой? Конный бирюч непрестанно по Архангельску ездит и государевым именем выкликает воеводский указ: в море для бережения от свейских воинских людей никому не бывать под страхом кнута, дыбы и петли.

– Петли? – переспросил Иевлев.

– Петли, сам слышал, Сильвестр Петрович, своими ушами.

– Азов проклятый! – негромко молвил Иевлев. – С тех пор он такую власть забрал, с Азова...

Хрустнул пальцами, поднялся с лавки:

– Пойдем, Афанасий Петрович, сходим в город. Людей возьми своих посмышленее. И я матросов прихвачу...

Крыков ждал у ворот цитадели. Иевлев зашел в свою избу, к жене. Маша месила тесто, девочки играли на полу с лоскутными куклами. Сильвестр Петрович обнял жену за плечи, посмотрел в ее ясные глаза, сказал шепотом, чтобы дети не услышали:

– А я, Маша, сейчас едва человека не убил...

Машины глаза округлились, брови испуганно дрогнули:

– Правду говоришь?

– Шучу, шучу! – быстро ответил он. – Как бы только не дошутиться когда. Ох, Машенька...

4. ТРУДНОЕ ЖИТЬЕ

У Воскресенской пристани, огороженной нынче в ожидании свейских воинских людей надолбами, под грозными стволами пушек цепочкою стояли стрельцы воеводы Прозоровского, многие с пищалями, иные с мушкетами. Был торговый день – по Двине шли лодьи, карбасы, шитики, кочи. Причаливать нигде, кроме как к Воскресенской пристани, не позволялось. Здесь, на холодочке, стоял стол, за столом позевывал дьяк Абросимов. Сначала Иевлев с Крыковым даже не поняли, зачем поставлен строгий караул и что за вопли несутся из толпы стрельцов. Подошли поближе, раздвигая, расталкивая людей с испуганными лицами. Дьяк Абросимов поклонился, разъяснил, что-де по добру бороды не режут, боярин велел нынче резать силою. Здесь же на коленях стоял портной с ножницами – резал кафтаны выше колен, как было сказано в указе. К портному двигалась очередь, мужики вздыхали, один негромко пожаловался Иевлеву:

– Худо, господин. У кого мошна тугая – откупится, заплатил за бороду да за кафтан и пошел гуляючи, а нам погибель...

Матросы, таможенные солдаты хмуро смотрели на мужиков, на воющих баб. Одну стрельцы потащили силою из карбаса, она опрокинула короб; луковицы, что везла на торг, высыпались в реку. Мужик в лодье, увидев, что делается, отпихнулся багром. Стрельцы побежали за ним по мелководью, поволокли за бороду, мужик стал драться, ему скрутили руки.

– Не по добру делаешь, дьяк! – крикнул Иевлев. – Не гоже так! Ладно, выберу время, ужо потолкуем!

Дьяк обиделся, лицо его скривилось, заговорил визгливо, плачущим голосом:

– Не по добру, господин? А как по добру делать, научи! Где денег брать на цитадель твою? Кормовые нам с Москвы, что ли, шлют? На Пушечный двор кто будет платить? Абросимов да Гусев? А где они возьмут? Нет, ты стой, ты слово сказал, ты и слушай. Хлебное жалованье давать стрельцам велено? А где его взять? Которые солдаты в свейский поход набраны – детишкам их и сиротам по гривне платить надобно? А где взять?

– Воровать надо поменее! – сказал Крыков. – Вон избы какие себе понастроили – дворцы, а не избы...

Абросимов вздохнул:

– Кто богу не грешен? Кто бабке не внук?..

– То-то, что не грешен, да грех больно велик!

Дьяк опять вздохнул покаянно.

– Вздыхай, вздыхай, бабкин внук!

Когда миновали пристань, Крыков сказал задумчиво:

– А ведь он не врет, Сильвестр Петрович. Татьба татьбой, что воевода не подобрал – то они сорвут, об этом и речи нет, а насчет цитадели, и Пушечного двора, и хлебного жалованья, и сиротских гривен – все верно!..

Иевлев шел опустив голову, тяжело опираясь на трость.