Россия молодая. Книга 1

Якоб краснел, но смотрел на посла прямо, хоть и боялся, что слезы выступят на глаза.

– Великую службу. Грамот твоих тарабарских я сам получил более десятка, ключ у тебя к ним добрый, тем ключом грамоты открывал, пересылал на Москву – государю, через Польшу и иными путями. Твои грамоты, что шли от тебя из Стокгольма, все своего места достигли через город Улеаборг. Умирали наши пленные, но свое дело делали. В крови многие грамоты, но доставлены непременно. Слава, великая слава павшим!

Посол помолчал, задумавшись.

– В оковах, страшными муками мучимые, не забывали присягу, крестного целования, верные добрые люди. Имена знаешь ли?

– Нет! – сказал Якоб. – Ни единого имени не ведаю, кроме того, кому палач отрубил голову в замке Грипсхольм.

– Щербатый, слышал. Пытали его?

– Пытали тяжко.

– Тебя знал он – кто ты есть?

– Знал хорошо. Он был первым из русских пленных, которого я увидел. Я о нем рассказал господину Хилкову, которому уже тогда носил обеды из трактира. Господин Хилков подал нам многие нужные мысли – как что делать для большей пользы, и денег не пожалел, хоть не слишком богат. Ему же обязан я тем, что многое из давнопрошедших времен истории россиян узнал...

– Ты ведал, что рискуешь жизнью? – перебил Измайлов.

– Понимал.

– А России никогда и не видел?

– Не видел, господин. Однако многое о ней узнал от Андрея Яковлевича Хилкова и от Щербатого. Слова покойных моих родителей, сказанные мне в Колывани, хорошо помнил: все силы положить, но вернуться в Россию.

– Теперь идешь с эскадрой?

– С эскадрой. Взяли меня помощником адмиральского буфетчика. В Стокгольме на подозрении я, оставаться более не мог...

Слуга ловко сменил на столе скатерть, налил мед в кубки.

– Что это за напиток? – спросил Якоб.

– Не знаешь? – улыбнулся Измайлов. – Это мед. Доброе старое русское питье. Хорош?

– Хорош...

Глаза у Измайлова смотрели лукаво:

– Как вернешься в Россию, будь осторожен с сим напитком. Многим он развязывал языки, многие с непривычки слишком резво болтали о том, что не по душе в своем дому; оттого и худо приключилось...

Внезапно спросил:

– Что ж Щербатый рассказывал тебе о Руси?

Якоб взглянул на посла своим упрямым взглядом, помолчал, словно размышляя, потом ответил с разумной осторожностью:

– Везде по-своему хорошо и по-своему худо, господин, но не было для меня хуже жизни, нежели тут. Рассуждаю так: рожден человек на свет недаром, должно ему нечто свершить. Чувствую в душе своей стремление к делу, а какое же дело мое тут? Ужели всего и предначертано мне судьбою, что угождать трактирщику да подавать в погребке пиво и водку загулявшим матросам?

Измайлов слушал внимательно. Слуга убрал блюда с едою, подал кожаную сумку с табаком, вересковые и глиняные трубки. Посол, удобно откинувшись в креслах, раскуривая трубку, сказал:

– То справедливо, хоть и несколько туманно. Теперь будем толковать о деле, филозофию оставим для часов досуга. Расскажи мне с подробностями, что за адмирал у вас, каковы офицеры, много ли солдат для пешего бою, для абордажу, для пушек... Надобно немедля обо всем отписать, пошлю завтра же курьера в Либаву, оттуда к полякам, те доставят к нашим.

Якоб говорил все, что знал. Слушая, Измайлов кивал головой:

– Славно, славно! Остер у тебя глаз, умница, хорошо...

За закрытыми, занавешенными окнами процокали копыта лошадей, послышалось бряцание оружия, смех. Измайлов объяснил:

– Стража разъезжается – значит, шведы на корабли ушли. Весь город нынче поднялся, крепко не любят своих победителей, полвека с ними храбро бились, да, вишь, нынче – конфузия. Когда будешь на Руси – скажи: многие датчане ныне говорили в открытую – завязнуть бы проклятым шведам в Московии с их кораблями...

– Что же, всего одна эскадра шведская викторию не определит! – сказал Якоб.

– Пустое! Не определит, но вдохновит наших к последующему, – понимать надобно! По нынешний день шведа мы не бивали. Ежели эскадру близ Архангельска разгромят – будет шведам первая морская конфузия. И от кого? От россиян, которых почитают они лишь пехотинцами, да разве еще и конниками, но никак не моряками. А россияне – мореплаватели природные, то мне и многим другим доподлинно известно. Архивариус здешний, почтеннейший человек, преизрядный филозоф и близкий мне приятель, недавно снял для меня копию с письма Фредерика, писанного датским королем в марте 1576 года, то есть более ста лет тому назад, некоему Людовику Мунку. Сей Мунк оповещал короля датского о том, что русский кормщик из Мальмуса знает дорогу в Гренландию и на Грумант... А вот что король пишет Мунку...

Измайлов поднялся, открыл ключом замок в небольшой, орехового дерева шкатулке, достал вчетверо сложенный лист, прочитал по-датски, пропуская лишнее:

– «Людвигу Мунку об одном русском, который посещает Гренландию. Известно нам стало из твоего сообщения, что прошлым летом несколько тронгеймских бюргеров вступили в Варде в сношения с одним русским кормщиком Павлом, живущим в Мальмусе и...»

Посол поднял палец, прочитал с особым выражением: