Россия молодая (Книга 2)

Старик втянул плешивую голову в плечи, отворил железную дверь. Рябов вошел, оглядел стены, по которым ползла вода, плесень по углам, гнилые истлевшие бревна. Прислушался: в остроге было тихо, как в могиле.

- Иевлев где - Сильвестр Петрович? - спросил кормщик.

- Вот - камора.

- Здесь и держите - немощного?

- Все ж посуше. И печка есть - топим.

- К нему веди!

- Плох он. Недолго протянет.

- Открывай-ка.

Старик опять загремел ключами. Кормщик вошел первым. Старик сзади поднял над головою глиняный горшок, в котором коптил фитиль. Рябов сразу увидел Иевлева: он сидел против двери у стены, привалившись боком к печке.

- Пришел! - слабым, но радостным голосом сказал Сильвестр Петрович. Я знал, что придешь.

- Пришел! - ответил кормщик. - Пришел, Сильвестр Петрович. Гостинца тебе принес. Здравствуй!

- Здравствуй! - попрежнему радостно сказал Иевлев. - Здравствуй, коли не шутишь, на все четыре ветра. Верно говорю? Не запамятовал еще в узилище, как вы, поморы, здороваетесь?

- Не запамятовал! - садясь возле Иевлева и развязывая узелок, молвил Рябов. - Оно дело нехитрое. Получай, господин капитан-командор, гостинцы. Табачок перво-наперво - добрый. Кремень, да огниво, да трут. Я гостинчика тебе по-своему собирал, как на Грумант, вроде бы на зимовье: чего там надобно, то и в тюрьме нужно. Снадобья, чтобы мы с тобой не зацынжали. Мазь бабинька Евдоха послала, лечить тебя будем. Так. Трубочка - обкуренная, хорошая. Теперь от супруги от твоей принимай...

Он говорил, и как бы даже не глядел на Иевлева, пока раскладывал на топчане гостинцы. Сильвестр Петрович справился с собою: быстро утер мокрые глаза, стал дышать ровнее, спокойнее, вновь заулыбался.

Светильню Рябов приказал не уносить. Ключарь попробовал было поспорить, что-де не велено, но кормщик так на него посмотрел, что тот поклонился и ушел.

- Да сыро что-то! - вслед старику крикнул Рябов. - Затопил бы, старый грешник!

Погодя оба закурили трубки.

- Ну что ж! - молвил кормщик, оглядывая стены каморы. - Ничего. На Груманте-то не в пример хуже было. Нынче отдохнем, а с утра пораньше за дело возьмемся - не узнаешь, Сильвестр Петрович, какие хоромы будут...

Иевлев молчал. Синие его глаза ярко светились в полумраке.

- Важно заживем! - говорил Рябов. - А пока слушай, я тебе новости расскажу.

И стал рассказывать про князя Прозоровского, про сбежавшего поручика Мехоношина и про нового воеводу Ржевского, который вскорости должен прибыть в Архангельск.

- Одного Ржевского я знавал в прежние годы, - задумчиво произнес Иевлев, выслушав рассказ кормщика. - Василием звали. Он, должно быть, и есть...

- Что за мужчина?

Сильвестр Петрович ответил с неудовольствием:

- Князь Ржевский человек разумный, смаху не рубит, осторожный, воеводствует не первый год...

- Боярин?

- Доброго роду...

- Я чай, не лучше нынешнего?

- Воевода царевым указом ставится! - почти с гневом отрезал Иевлев. Не наше дело об нем толковать...

- Ой, наше! - невесело усмехнувшись, молвил Рябов. - Наше, Сильвестр Петрович. Загнали нас ни за что ни про что в узилище, а судить их не нам. Нет уж, господин капитан-командор, нам!

- Поживем - увидим! - угрюмо произнес Иевлев.

- То дело другое: прежде времени голову ломать не к чему. Давай, Сильвестр Петрович, закусим, да и спать повалимся до утра. Ноне денек у меня был хлопотный...

Он разложил на топчане чистый платок, ловко нарезал копченую оленину; хитро подмигнув, вытащил из сапога скляницу зелена вина, протянул Иевлеву, тот, запрокинув голову, хлебнул. Рябов сказал ласково:

- Со свиданьицем, Сильвестр Петрович. Чтобы, как у нас говорится, - в будущем году, да об эту пору, да с тем же дружком, да еще и с пирожком.

Выпил, покрутил головою, удивился:

- Смотри, как проскакивает! Соколом! А ведь ныне, как я из тундры вынулся, тверезый ни минуты вроде не был...

И добавил с грустью:

- Нехорошо, а как сделаешь? Надо же человеку отдохнуть?

2. ВОЕВОДА РЖЕВСКИЙ

И пошли один за другим острожные, похожие друг на друга дни...

Где-то там, наверху, где светило солнце и день отличался от ночи, а вечер от утра, - дьяки Гусев и Абросимов пеклись о том, чтобы здесь, внизу, в сырой и мозглой каморе побыстрее померли два узника. Помрут - и всё, помрут - тогда один Прозоровский всему виновник, помрут - ищи-свищи концы. И тюремные караульщики, и стража на съезжей, и злая баба, что стряпала острожникам хлебово, и бобыли, состоящие при палаче Поздюнине, и сам Поздюнин - все знали, чего хотят дьяки, но страшились погубить узников без прямого на то приказа. Дьяки же такой приказ не решались дать без ведома воеводы Прозоровского, который лежал без движения, смотрел в потолок мутными бессмысленными глазами и жалостно мычал.

Новый же воевода Ржевский все не ехал.

А узники не умирали, и даже более того - немощный Иевлев стал поправляться.