Россия молодая. Книга 2

– Дело большое, – говорил Рябов, – как у нас на Руси сказывают: либо – в стремя ногой, либо – в пень головой. Коли живым споймают – тоже шкуру сдерут. И не жить потом на своей стороне, господин, никак не жить. Любой мальчишка в рожу плюнет, да и как не плюнуть – изменник, иуда, – тут пощады не жди... Значит, рассуждать надобно: ежели тое дело делать, иудино, уж так делать, чтобы до самой смерти жить-поживать да нужды не знать...

Шаутбенахт кивнул, соглашаясь. В каюту опять вошел слуга в красном кафтане, принес кувшин с ячменным пивом. Юленшерна не заметил его, слуга медленно, старательно расставлял кружки...

– Что там дальше будет – кто его знает! – продолжал Рябов. – Похвалит король али не похвалит, с деньгами завсегда проживешь, а без них – никуда. Не мудрен мужик, да киса ядрена. Вот я так и сужу. Цена моя большая, не таюсь, господин, да и затея ваша немалая...

– Сколько же он хочет денег? – сквозь зубы спросил шаутбенахт Окке.

– Много! – ответил Рябов, и глаза его опять вспыхнули. – Поболее, чем иуда...

– Дядечка! – воскликнул Митенька. – Дядечка! Бога побойтесь...

Рябов повернулся к Митеньке, сказал с жестокой усмешкой:

– А чего мне в сем деле бога бояться, Митрий? Не ершись, парень, не то живо тебя на цепь посадят. Сиди...

Окке шепотом перевел шаутбенахту, о чем говорили Рябов с Митенькой, ярл Юленшерна кивнул на Митеньку, спросил:

– Он хотел бы, чтобы его вздернули? У нас сие быстро делается... И, ежели твоя цена будет слишком высока, я позову профоса, который умеет торговаться...

Кормщик хитро прищурил глаз:

– Умеет? Ой ли, господин? Умел бы, так не стояла бы здесь твоя эскадра...

Он поднялся, поблагодарил за хлеб-соль, сказал твердо:

– Значит, не сторговались. Какая уж тут торговля, когда палачом грозят...

Быстро подошел шхипер Уркварт, встревоженно спросил, что случилось; Рябов ответил, что не любит, когда ему палачом грозятся.

– Поначалу вежливо, все как надо, а теперь и вешать? Не больно много толку с вешалки с вашей... Карбас потопили, снасть на дне, а теперь – палача... Нет, други, не тот Иван Савватеич Рябов человек, чтобы его вокруг пальца обвести да обдурить, когда он выгоду свою видит...

– Сколько же, черт возьми?! – крикнул Юленшерна.

Рябов пошептал, словно прикидывал в уме, подвигал пальцами, сказал твердо:

– Риксдалеров золотых пять сотен. Триста нынче – да чтобы на стол выложить, двести – когда дело будет сделано. Стой, погоди, не все еще. Харч в море чтобы не с матросского стола шел, а отсюдова, да как скажу – так и подавали...

Окке переводил, в адмиральской каюте все затихли, слушали изумленно. Шхипер Уркварт улыбался, полковник Джеймс смотрел в раскрытые двери галереи на бегущие за кормой волны...

– И чтобы в канатном ящике меня не держать! – говорил Рябов. – Каюту мне, как всем прочим морякам, и со всем приличием чтобы со мной говорили. Да виселицей меня не пугайте – пуганый!..

Он подумал и добавил в тишине:

– Еще как чего вспомню – скажу...

Окке кончил переводить, шаутбенахт Юленшерна сжал кулаки, как делывал это перед тем, как ударить провинившегося матроса в зубы, посмотрел на свои перстни, ответил:

– Наглец!

– Чего? Чего? – с любопытством спросил Рябов.

Окке не ответил – смотрел на шаутбенахта. Фру Юленшерна сказала назидательно:

– Мой друг, не торопитесь с отказом. Подумайте.

– Перестань ходить перед глазами! – с раздражением крикнул Юленшерна Якобу. – Кому нужно сейчас это дурацкое пиво?

И, позвонив флаг-офицера, велел сию же минуту прислать казначея эскадры с деньгами. Окке поклонился Рябову, рассказал, что его условия приняты.

– То-то что приняты! – угрюмо ответил кормщик. – А то шумит на меня, кулаком грозится...

Деньги он считал долго, потом потребовал себе кошелек, затянул на нем ремешки, но раздумал, и еще раз принялся считать золотые монеты. Остолбеневший Митенька из своего угла смотрел на него широко раскрытыми испуганными глазами: перед ним был другой человек – страшный, жадный, совсем не похожий на того Рябова, которого он знал и любил всем сердцем...

Завязав кошелек, кормщик сказал шхиперу Уркварту:

– Еще немного и взял я с вас. Считай сам – карбас купить сколько станет? Сети добрые, снасть какую. Монастырю должок отдать. Женке гостинца, себе на гульбу... Да приодеться надобно, а то ходишь – шапка волосяная, рукавицы своекожаные, не осуди, что в лаптях, – сапоги позабыл в санях. Да и жить еще надобно – вот и выйдет баш на баш!

Он хлопнул Уркварта по жирной спине, засмеялся и сказал:

– Что ж песни петь бросили? Давайте гуляйте, гулять дело доброе, нынче-то живы, а чего завтра будет – кому ведомо? Разбойник – живой покойник...

Уркварт не понял, удивился:

– А разве может быть живой покойник?

– То – пословица! – ответил кормщик. – А в пословице еще не то бывает...

Митенька все смотрел на кормщика, – нет, это был он, Иван Савватеевич, и глаза прежние, такие, как делались у него в море, в злую непогоду, когда иные рыбаки уже пели себе отходную, а он смотрел вдаль, искал горизонт, прищурившись, и злые огоньки горели в зеленых зрачках...

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ