Реформа полиции, создание земского войска, а также реорганизация администрации и судов не стремились к удовлетворению интересов одной отдельно взятой части элит. Изначальной целью России было превращение княжеств в контролируемую буферную зону и ограничение до минимума османского влияния на них. Однако способы достижения этой цели принадлежали инструментарию регулярного полицейского государства. Последнее представляло собой раннемодерную форму «социального государства», а также важную стадию в становлении модерной территориальной государственности, которая не развилась в полной мере в Молдавии и Валахии в XVIII столетии в условиях османского господства. Вводя практики «доброй полиции» в княжествах, временная российская администрация в 1828–1834 годах способствовала консолидации территориальной государственности на нижнем Дунае и тем самым непреднамеренно влияла на превращение двух пограничных княжеств в модерное Румынское государство.
Данное исследование продемонстрировало, что авторы восточной политики России изначально рассматривали Органические регламенты как способ минимизировать османское влияние в Молдавии и Валахии. Они стремились обеспечить политическую стабильность княжеств посредством регуляризации внутреннего управления и создания границ, которые были бы непроницаемы для эпидемий и других малоприятных вещей, проникавших с османских территорий к югу от Дуная. В этом смысле регламенты можно рассматривать как результат борьбы двух континентальных империй за определение самого характера пограничного пространства между ними. В результате подвижное и пористое пограничье исламского типа было в значительной мере преобразовано в стабильную и четко определенную границу европейского типа. Однако сокращение османского присутствия в Молдавии и Валахии совпало по времени с активизацией французской и британской политики в княжествах. В ответ на этот новый вызов глава временной российской администрации П. Д. Киселев попытался превратить Молдавию и Валахию в преграду на пути подрывных идей из Западной Европы. Эта смена приоритетов стояла как за стремлением Киселева исключить княжества из сферы действия османских капитуляций, предоставленных западным державам, так и за его усилиями, направленными на институционализацию цензуры в отношении местной и иностранной литературы.
Желание российских чиновников превратить Молдавию и Валахию в «санитарный кордон» для защиты Российской империи от революционной угрозы, исходившей с Запада, стало еще более очевидно после назначения господарей и вывода российской администрации из княжеств в 1834 году. Неудача в достижении данной цели, выявившаяся в последующие два десятилетия, объясняется не столько недостатками реформ конца 1820‐х – начала 1830‐х годов, сколько политикой, которую Российская империя проводила после 1834 года. Хотя Органические регламенты вызвали большее или меньшее недовольство среди различных групп молдавского и валашского населения, само по себе это недовольство не объясняет эрозию российской гегемонии в княжествах во второй половине 1830‐х – 1840‐х годах. Скорее такое недовольство создало предпосылки для продолжения политики реформ, которая сослужила России добрую службу в предыдущие два десятилетия. В сущности, постоянное изменение существующего порядка вещей в пользу той или иной группы охваченных политическими трениями элит Молдавии и Валахии – своего рода перманентная реформа – в конечном счете было единственным способом обосновать контроль России над княжествами чем-то более надежным и долговечным, чем сила оружия.
Однако такой подход был совершенно чужд Николаю I и его чиновникам, которые рассматривали реформу как единовременное рационализирующее переустройство местных институтов, а не как постоянный процесс пересмотра существующей политической системы. Преследовавшее идеал регулярного полицейского государства, такое одномоментное переустройство должно было определить раз и навсегда функции отдельных лиц и социальных групп, а также их взаимоотношения. В этом смысле Органические регламенты сильно отличались от конституций эпохи атлантических революций, которые обычно ограничивались формулировкой основных принципов и при этом оставляли возможность для дальнейших изменений. Это отличие западного конституционализма от центральноевропейского регулярного полицейского государства могло только усугубиться после 1815 года, когда абсолютистские режимы Центральной и Восточной Европы начали пользоваться инструментами последнего, чтобы предотвратить новые революции и сохранить статус-кво.