Россия на Дунае. Империя, элиты и политика реформ в Молдавии и Валахии, 1812—1834

Помимо строго законодательных функций Совет также должен был контролировать назначение на государственные должности: предполагалось, что господарь будет выбирать чиновников из числа кандидатов, представленных ему Советом «на основании достоинств, добрых дел и усердия каждого к службе»[446]. Совет также должен был контролировать возведение лиц в благородное достоинство, которое отныне должно было даваться лишь в качестве вознаграждения за усердную службу. Будучи однажды пожалован, благородный статус не нуждался в подтверждении каждым последующим господарем и предоставлял индивиду все права и привилегии великих бояр, включая и право иметь скутельников[447]. Для облегчения положения крестьянства Конституция предполагала составление земельного кадастра и более точное определение налогов, которые должны были собираться уездными комиссиями, составленными из двух местных бояр и одного представителя центральной администрации[448]. Наконец, Конституция карбонариев продолжала антифанариотскую линию других проектов автохтонного боярства этого периода и требовала замены греков молдаванами в церковной иерархии, прекращения контроля греков над «преклоненными» монастырями, а также предусматривала развитие образования на румынском языке[449].

Хотя Конституция карбонариев так никогда и не была одобрена господарем Иоаном Александру Стурдзой, она представляла собой наиболее замечательный проект, составленный после 1821 года, влияние которого на политическую ситуацию в Молдавии и последующую румынскую историографию этого периода не подлежит сомнению. Румынские историки, начиная с А. Д. Ксенопола, введшего Конституцию карбонариев в научный оборот, приветствовали этот проект как воплощение прогрессивных и либеральных идей, связанных с Французской революцией[450]. В то же время, как заметил один из историков данного периода, «демократические» черты Конституции ограничивались требованием равенства внутри боярского класса и сопровождались попыткой закрепить привилегированное положение крупных и мелких бояр по отношению к остальному населению[451]. Эта олигархическая тенденция стала еще более заметной в последующих попытках радикальной партии реализовать свои политические интересы.

В 1824 году Великий визирь Мехмед Саид Галип-паша потребовал от молдавского правительства гарантии безопасности османских купцов как условия сокращения числа османских оккупационных войск, занимавших Молдавию c мая 1821 года[452]. Ионикэ Тэуту или другой представитель молдавских радикалов воспользовался этой возможностью, чтобы вновь представить их политическую программу на рассмотрение господарю Стурдзе[453]. Автор утверждал, что только политическая стабильность в княжестве позволит господарю предоставить Порте требуемую ею гарантию. Для достижения такой стабильности необходимо было создать национальное войско, которое было бы достаточно многочисленным для того, чтобы не допустить повторных вторжений этеристов в будущем. Было также необходимо удержать иностранных подданных, проживавших в княжестве, от антиосманских выступлений, для чего требовалось подчинить их юрисдикции молдавских судов и распространить на них действие молдавских законов и полиции. Политическая стабильность была также невозможна без единства боярского сословия, которого можно было достичь посредством создания сената, члены которого назначались бы в него пожизненно и принимали бы решения простым большинством голосов[454].

Количественное преобладание второклассных бояр в таком сенате со временем способствовало бы стиранию различий между боярами разных классов. В то же время наследственный принцип расширил бы пропасть между боярами и остальным населением. Предлагаемая формула могла произвести лишь олигархию, пускай даже и несколько более широкую, чем аристократический режим, к которому стремились крупные бояре. Вот почему трудно рассматривать Конституцию карбонариев и другие проекты молдавских радикалов как реализацию либерально-демократических идеалов Французской революции[455]. Как и многие «прогрессисты» конца XVIII – начала XIX столетия, Тэуту был весьма элитарен: он боялся «анархии толпы» и порицал французских революционеров-республиканцев[456].