В 1938 году, в ночь с 8 на 9 ноября, в Кенигсберге произошел варварский еврейский погром, подготовленный местными властями во главе с Кохом. Множество людей было избито и покалечено; под звуки нацистского гимна «Хорст Вессель» толпа сожгла синагогу на острове Ломзе и разгромила еврейский детский приют, выгнав детей в пижамах на холод. Пока что евреев целенаправленно и массово не уничтожали: вся эта дикость имела целью сделать их жизнь в Германии невыносимой и принудить к эмиграции. Аба Дуннер, сын кенигсбергского раввина Иосифа Дуннера, вспоминал, что в Хрустальную ночь нациствующие молодчики вломились к ним в дом и забрали отца в тюрьму. Спустя месяц его отпустили. «Он шел по улицам Кенигсберга без бороды, ее сбрили тюремщики. Отец подошел к киоску, чтобы купить сигареты, и продавец, поглядев на него, закричал:
«“Да что ты себе позволяешь!” – и плюнул раввину в лицо. Это убедило отца в том, что мы должны оставить город как можно быстрее».
К началу Второй мировой войны стараниями Коха Кенигсберг окончательно превратился в надежнейший оплот гитлеровского учения. Именно отсюда, по словам нацистских пропагандистов, исходил национальный, а значит, и национал-социалистический дух немцев. От констатации этого фюрер протянул логическую ниточку к нетерпимости положения, при котором Восточная Пруссия, историческое сердце государства, не имеет прямой связи с остальным рейхом. Одно из воинственных требований, которое Гитлер предъявил полякам, – создание экстерриториального шоссе, которое соединило бы две части его государства. Вторым был возврат Германии приморского Данцига, который после Первой мировой де-юре имел статус вольного города, но состоял в таможенном союзе с Польшей и де-факто принадлежал ей. Все эти спорные вопросы, однако, были только поводом к будущей войне, которым фюрер цинично воспользовался. В сентябре 1939 года Польша была разгромлена: часть ее территорий перешла в состав Восточной Пруссии, под начало Коха. Спустя два года его провинция стала одним из плацдармов для нападения на СССР.
Немецкий историк Фриц Гаузе довольно флегматично описал жизнь восточнопрусской столицы в первые годы войны: спокойную, размеренную и благополучную.
«Война против Советской России еще больше подняла значение Кенигсберга. Отсюда… навстречу своим победам и поражениям выступили две войсковые группы, состоявшие из нескольких армий. Люди очень скоро привыкли к множеству командных центров, вспомогательных частей, лазаретов и служб обеспечения. Они стали обыденностью. И отдельные налеты советских бомбардировщиков не могли омрачить создавшуюся картину».
Германский хронист и житель королевского города бесстрастно вспоминает, как толпы горожан сбегались посмотреть на Янтарную комнату, украденную из Екатерининского дворца в Пушкине и выставленную на всеобщее обозрение в Королевском замке.
Тем временем у Коха появилась новая работа: с 1941 по 1944 годы он успешно совмещал должность обер-президента с обязанностями… рейхскомиссара Украины. Первоначально министр оккупированных восточных территорий Альфред Розенберг планировал назначить Коха главой другого рейхскомиссариата – Московия. Мотивировка его кандидатуры ярко характеризует как репутацию партайгеноссе, так и нацистские планы относительно жителей России:
«Оккупация [России] будет направлена на подавление любого русского и большевистского сопротивления и потребует безжалостной личности
как со стороны военного представительства, так и со стороны политического руководства. Задачи, которые вытекают из этого, теперь не нуждаются в записи. Если в Московии не будет предусмотрено постоянное военное управление, то на пост рейхскомиссара рекомендуется гауляйтер Восточной Пруссии Эрих Кох».