Россия – наша любовь

Затем мы поехали во Владимир, хорошо известный нам по той роли, которую он сыграл во время Январского восстания: здесь заседали судебные комитеты, здесь выносилась большая часть приговоров, отсюда отправлялись в дальнейший путь: в Сибирь или другие губернии. Старое название – Владимирский тракт – означало ссыльный путь в XIX и XX веках. Самое начало дороги из Москвы на Владимир в первые годы советской власти получило название шоссе Энтузиастов в честь революционеров и политзаключенных, отправляемых в царские времена по этой дороге. Есть в этом названии определенная ирония. Во Владимире отбывал наказание сам генерал Паулюс вместе с частью военнопленных, взятых под Сталинградом. Были даже те, кто еще его помнил. Когда мы приехали сюда впервые, нас даже не подпустили к стенам Владимирского кремля – там была тюрьма строгого режима для женщин. Нам сказали, что туда пускают только по особому распоряжению музейных работников. Однажды такое разрешение получили два генерала. Их предупредили, чтобы они не заговаривали с заключенным, если не хотят неприятностей. Но генералы, как все генералы, не привыкли слушаться указаний. Не помня о предупреждении, они заговорили с заключенными здесь женщинами, которые в ответ обсыпали их трехэтажным матом, да таким, какого они не слышали даже среди солдат и офицеров. Под шквалом матерных слов они улепетывали несолоно хлебавши. Когда мы приехали, в кремле уже велись ремонтные работы.

Вернувшись в Москву, мы по старой привычке, посетили наших давних друзей. И вот, наконец, настал день отъезда. Еще только по приезде я пришла к выводу, что пальто было тесным на Ренэ («Видишь, а я тебе говорила, что ты поправился», – заметила я), и достала нелюбимую, но удобную куртку, в которой он все время был во время экскурсии. Глядя на дрожащего под холодными ветрами профессора Былину, Ренэ говорил: «Ты смотри, какое теперь все стало одинаковое. У профессора такое же пальто, как и мое, купленное в Кракове. В день отъезда Ренэ велел мне упаковать куртку и надел это тесное пальто. В гостиничном холле он встретился с профессором Былиной и… сразу выяснилось, у кого чье пальто! Произошел повторный обмен, а участники долго смеялись и рассказывали об этом приключении.

Позже мы оба еще встречались несколько раз с нашими старыми и новыми друзьями в Варшаве и Плоцке, ездили вместе в Казимеж Дольны, сами по разным поводам приезжали в Москву и другие города.

Один из таких симпозиумов назывался «Столицы и провинции в истории России и Польши». Одним из интереснейших докладов и наиболее близких к теме был подготовленный на русском языке текст Ежи Едлицкого, что не умаляет ценности других, касавшихся самых разных вопросов. Среди русских выступлений внимание привлек текст академика Каштанова, к сожалению, произнесенный с бешеной скоростью. В какой-то момент тихим голоском и очень невнятно прочла свой доклад стройная, застенчивая по натуре молодая сотрудница Института славяноведения. Наш начальник, руководивший в то время отделом истории интеллигенции в Институте истории ПАН, громко и в категоричной форме обратился ко всем выступающим в невнятной манере, заявив, что их вообще не слышно, что от этого страдают особенно иностранцы, что организаторы должны требовать от выступающих подготовиться дома, чтобы они говорили достаточно четко и громко и так далее. У нас сложилось впечатление, что еще чуть-чуть и он приведет в пример Демосфена. Вроде бы он был прав, но… он настолько смутил бедную жертву, что я позже не смогла убедить ее прийти в Институт истории в Старом городе, и мы несколько раз встречались на нейтральной почве. Было много докладов и, как всегда, времени на обсуждение было мало. Часть участников поехала осматривать Загорск, а остальные, как всегда, разбежались по своим друзьям. Сборник материалов этой конференции все еще находится в печати…

В Москве нас ждал еще прощальный прием в польском посольстве. Гостей встречал посол в костюме и галстуке, потом, как всегда, подали разные блюда, а затем мы сели за столики с чаем и кофе. Стефан Меллер подходил и беседовал со всеми. Он также присоединился и к нам. Я рассказала ему о готовящейся книге о моем Отце. Он обрадовался и рассказал при каких обстоятельствах познакомился с ним. Я попросила его записать свои воспоминания и выслать мне по электронной почте. Потом его назначили министром иностранных дел, и я и не надеялась, что он найдет время для такого заурядного дела. Но нет – ничего подобного. Он прислал, и я смогла включить в книгу о моем Отце его воспоминания о встрече с ним в трудные для Стефана Меллера времена. Его смерть после долгой болезни, с которой он боролся по-мужски, наполнила нас глубокой печалью и неизбежным размышлением о том, что самые замечательные, самые лучшие и самые нужные политики уходят от нас слишком рано, а негодяи остаются, чтобы отравлять личную и общественную жизнь.