Россия – наша любовь

Снова нами был получен еще один урок. Мы вспомнили, что, хотя у нас в Польше не ликвидировали частные крестьянские хозяйства, но зато вся страна была обезображена блочными домами площадью в сто квадратных метров, потому что на большие не давалось разрешения…

* * *

Сложно обойти молчанием еще один очень важный вопрос, который мы лишь обозначили, когда писали о женах умерших писателей и о наших друзьях, тесно связанных с русской литературой, историей и культурой. В основе нашей любви к России было постоянное восхищение ее достижениями, как прошлых веков, так и современности. В нашем отношении к корифеям XIX и начала XX веков всегда было что-то очень личное, благодаря чему нам, по крайней мере, не приходится краснеть. Написав кучу рецензий, статей, отчетов, сообщений в коллективных изданиях, сделав много переводов на родной язык и, наконец, издав несколько собственных книг, мы не только получали ученые степени, но и все время осознавали, какое большое счастье выпало на нашу долю – работа приносила нам радость. Это огромное благо любить то, чем вы занимаетесь на протяжении всей своей взрослой жизни. Именно с ним неразрывно связаны все прекраснейшие русские, встретившиеся нам на пути.

Возможно, такое сугубо личное отношение к героям наших исследований привело к тому, что сегодня нам нечего стыдиться того, что было нами опубликовано. В самых первых наших работах нет недостатка в наивном восприятии, определенной беспомощности, многое написанное, как это обычно бывает, уже успело устареть, стали известны новые факты, неизвестные документы и ранее недоступные источники. Наши «отношения» с прошлым – это уже перевернутая страница. И не нам о ней судить.

Среди наших многочисленных «дальних знакомых» XIX и XX веков мы хотели бы обратиться к трем важным фигурам, которые, как и наши «приятели-москали», повлияли на наше мышление, наше отношение к миру и той действительности, в которой нам довелось жить. Хотя они так отличаются друг от друга, их объединяют независимость суждений, талант и… порядочность в сочетании с тем, что мы привыкли называть просто добротой.

Вот наши избранники из множества других: Антон Чехов, Александр Герцен и Сократ Старынкевич. Первый – прозаик и драматург, второй – публицист, мыслитель и общественный деятель, и, наконец, третий – генерал и сановник, президент (городской голова) Варшавы в мрачные времена Апухтина и Гурко, основных русификаторов Привислинского края.

Мы знакомились с их жизнью и наследием, и чем больше мы узнавали о них, тем больше росло наше восхищение ими. Вбирая в себя часть их мыслей, мы многому научились от них и рано осознали, что у нас нет шансов сравняться с ними.

* * *

Чехов, известный своей исключительной скромностью, жил с убеждением, что о нем забудут через десять или двадцать лет после его смерти. Между тем, ему была дарована долговечность – он не только не был забыт, но и его популярность среди читателей и критиков стала расти, поэтому его произведения постоянно переиздаются по всему миру, ставятся на разных сценах и по-разному воспринимаются и интерпретируются. Поразительно – его тихий голос затмил громогласного стентора Максима Горького, долгие годы массово боготворимого по всему миру. И не только его. Несомненно, к автору «Лошадиной фамилии» и «Палаты № 6», «Трех сестер» и «Дяди Вани» притягивает мастерство писателя и чувство сцены. Также при всей непосредственности выражения в Чехове восхищает его удивительная загадочность в сочетании с гармонией творчества и жизненной позиции. При всей простоте и искренности, при отсутствии желания быть открытым в том, что он писал – в прозе, пьесах и переписке, – к нему влечет таинственность. Казалось бы, он весь виден как на ладони, а в то же время неуловим. Он избегал морализаторства, но при этом заставляет думать и соглашаться с его выводами.

Будучи писателем и исключительно понимающим человеком, он также умел проявить твердость, когда считал это необходимым; он не склонялся ни к одному из общественно-политических направлений, стоял в стороне от текущих игр и в то же время руководствовался неизменными этическими принципами на протяжении всей своей жизни, для чего ему не нужны были ни церковь, ни политика. Лишь однажды он продемонстрировал свое отвращение ко всякого рода национализму. Во время знаменитого дела Дрейфуса, офицера еврейского происхождения, обвиненного во Франции в шпионаже в пользу Германии и невиновно приговоренного к каторжным работам, он встал на сторону Эмиля Золя и поддержал его открытое письмо «J’accuse» («Я обвиняю»), направленное против антисемитской волны, достигшей в т. ч. и Россию. Более того, на этом фоне он разорвал давние узы дружбы, связывавшие его с Алексеем Сувориным, издателем влиятельной газеты «Новое время». Он сделал это без претенциозной фальши, спокойно, с несомненной решимостью – неизменной отличительной чертой его позиции как человека и художника.

* * *