К счастью, из Вроцлава приезжал читать лекции профессор Мариан Якубец, а из Кракова – профессор Виктор Якубовский. Их лекции пользовались большой популярностью, и на них всегда было многолюдно. Профессора старой школы были в то время в немилости у представителей, а скорее представительниц парторганизации. Они решили – Мирка Новак и Неля Видершпиль – организовать общепольскую конференцию по русистике для разоблачения «реакционеров». Конференция не удалась, поскольку Элеонора Стружецкая поняла, в чем дело, и объявила, что не появится в конференц-зале, потому что во время глажки выходного платья случайно уронила на ногу горячий утюг. Меня отправили на разведку. Я застал ее в квартире на площади Унии Любельской с перевязанной ногой, требовавшей долгого времени для восстановления. Эта интрига закончилась тем, что я под диктовку профессора Якубеца составил протокол о непроведенной конференции. А утюг надолго вошел в поговорку.
Элеонора Стружецкая не задержалась в университете, уехав вскоре в Австралию.
На кафедре литературы работали еще, будучи студентами, два Тадеуша: Колаковский и Шишко, а также Ежи Ленарчик (после обучения в Киеве) и Ольгерд Спирыдович. Постепенно срок защиты кандидатских диссертаций миновал. Лишь когда министерство образования возглавил Стефан Жулкевский, которого прозвали «Гетманом» или «Грубым» (тучным), всех магистров обязали в определенные сроки написать диссертации. В ином случае пришлось бы попрощаться с университетом. Выхода не было – почти все по очереди взялись за работу и у нас, на русистике, и на полонистике.
Защита моей кандидатской диссертации о молодом Чехове сопровождалась не очень приятными обстоятельствами. Уже сам экзамен по специальности – русской литературе, на котором присутствовали: научный руководитель – Самуэль Фишман, рецензенты – Мариан Якубец и Стефан Жулкевский и председатель – Здислав Либера, проходил не так, как я рассчитывал. Профессор Фишман вопреки существовавшим, но зачастую нарушаемым правилам, обещал, что спросит меня о драматургии Чехова. По всей видимости, он об этом забыл и попросил охарактеризовать прозу этого писателя. Я, конечно, ответил. Сложнее мне было сосредоточиться на вопросе о русских символистах, заданном профессором Якубецом. Я пришел в себя только, когда Стефан Жулкевский попросил меня сравнить драматургию Чехова и Ярослава Ивашкевича.