Что касается «Современных записок», то ими руководили бывшие эсеры М. О. Цейтлин, В. В. Руднев, М. В. Вишняк, И. И. Бунаков-Фундаминский. Политическая ориентация последних, однако, мало сказалась на подборе авторов. Ставка делалась прежде всего на талантливость. Исключение составил случай с отклонением публикации четвертой главы Набоковского «Дара».
Свою роль сначала в консолидации эмиграции, а потом в ее размежевании по политическим пристрастиям, сыграли «Русская мысль», «Россия», «Россия и славянство», «День», «Студенческие годы», «Воля России», «Крестьянская Россия» и другие издания, появившиеся в 1920-е годы, издававшиеся на средства той или иной политической партии и, естественно, отражавшие определенную систему взглядов.
Именно в периодической печати наиболее ярко высветились типичные черты российской интеллигенции: нетерпимость, неумение прислушаться к чужому мнению, удивительный и ничем необъяснимый романтизм, тяга к утопиям, равнодушие к идеям меркантилизма, на которых базировалось экономическое благополучие Запада, невосприимчивость к урокам истории[755]
. Порой дело доходило до терактов, например, покушение на П. Н. Милюкова и убийство видного деятеля кадетской партии В. Д. Набокова в 1923 году в Берлине, или до «общих дел» с бывшим противником — связь отдельных сторонников евразийского движения, движения младороссов с агентами советских спецслужб, участие бывших высших чинов Белой армии в тайных операциях ОГПУ.Эмигранты оставались в массе своей людьми высокообразованными[756]
и ничто человеческое им было не чуждо. Эмигрантов интересовала и художественная литература и поэзия, и кинематограф, и театр, и прочее и прочее. 1920-е годы ознаменовались целым каскадом изумительных, в этих областях, событий, изданий, имен. В двадцатые годы в Париже творили: маститые писатели и поэты, «сделавшие» себе имя еще в России — Иван Бунин и Александр Куприн, создатели литературного салона «Зеленая лампа» Зинаида Гиппиус и Дмитрий Мережковский, Михаил Осоргин и Владислав Ходасевич. От «стариков» не отставала и молодежь, во весь голос о себе заявили Борис (Боб) Поплавский и Георгий Адамович, Анатолий Штейнгер и Николай Гронский. Благодаря последним уже в 1920-е годы в литературных кругах Западной Европы заговорили о так называемой «Парижской школе» в русской поэзии и прозе.Для литературоведа и критика Модеста Гофмана и художника Ю. П. Анненкова, поэта К. Д. Бальмонта и искусствоведа А. Н. Бенуа, публициста В. В. Вейдле и артиста А. В. Вертинского Париж был не только «вторым домом», но и источником вдохновения, не просто местом сосредоточения соотечественников, но и благодарных слушателей, поклонников, читателей и учеников.
Не отставала от французской столицы и Прага. Волей судьбы здесь оказались известный писатель Е. Н. Чириков и драматург А. Т. Аверченко, геолог и палеонтолог Н. И. Андрусов, историк Г. В. Вернадский и поэтесса Марина Цветаева. Список можно было бы продолжить. Для многих эмиграция, как это ни покажется странным, помогла раскрыть собственное дарование, найти своего читателя и свой собственный стиль в искусстве. При материальной поддержке Чехословацкого правительства в 1920-е годы это было наименее болезненно.
В Берлине в этот период, наряду с «гениями пера», такими как Ю. И. Айхенвальд, трагически погибшем в конце 1920-х годов, во весь голос заявляли о себе совсем молодые тогда Владимир Сирин (Владимир Владимирович Набоков), Михаил Горлин и Сергей Гессен, Раиса Блох. Наверстывало упущенное время так называемое «потерянное поколение», чей расцвет пришелся на время революций и Гражданской войны, — поэт и публицист Илья Британ и философ и юрист Георгий Ландау.
В Италии нашли приют Н. Д. Боборыкин и А. В. Амфитеатров, слава которых вошла уже в зенит, но чьи имена в общественной среде эмиграции оставались на слуху до самой смерти этих двух российских писателей. В Варшаве «осел» тот, чьи романы представляли собой «лакмусовую бумажку» общественных настроений начала XX века — М. П. Арцыбашев. Правда в эмиграции его голос слышался все реже и реже.
На театральных подмостках мира блистал Федор Иванович Шаляпин; его туры шли непрерывной чередой. В 1920-е годы казалось не было на карте такого уголка (за исключением России), где бы он не побывал, всегда, правда, возвращаясь в свое имение под Биарицем. Здесь, в тиши, он продолжал свою работу над мемуарами, которые, сразу же после их выхода в свет, были запрещены в Советском Союзе.
В парижском театре «Феллина», в лондонских «Апполо» и «Колизеум» с триумфальным успехом шли спектакли художественного театра «Летучая мышь» под руководством режиссера Н. Ф. Балиева. Импресарио Сергей Дягилев и его труппа «Русский балет» покоряла «Grand-Opera», «Гёте-лирик», Театр Сары Бернар. Поистине открытием для европейской публики явилось выступление Иды Рубинштейн в балете «Истар» Л. Стаатса («Grand-Opera», 1924 год). Не отставал от нее танцовщик и балетмейстер Вацлав Нижинский, английская публика «сходила с ума» от несравненной Анны Павловой.