Владимир Мединский:
Знаете, я просто искренне восхищаюсь этими людьми, и я стараюсь просто прислушаться. Потому что каждый из них в своем вопросе объективно — в театре, разбирается в сто пятьдесят тысяч раз лучше, чем министр. Поэтому надо просто слушать. Слушать его и слушать параллельные оценки. Опять же, приведу пример. Большой драматический театр, мы ведем огромную работу по его реконструкции, она должна закончиться в мае следующего года, это театр Товстоногова в Питере. И потратили на эту реконструкцию огромные деньги. Туда весной этого года был назначен новый художественный руководитель, молодой талантливый режиссер Андрей Могучий. И сразу создал нам массу проблем. Он отказался принимать почти готовый театр, категорически. Ну, практически в министерстве все рвали на себе волосы, говорят: вот не было проблем, возникла на пустом месте. Новый начальник, кто бы думал? И он ходил по всем кабинетам, убеждал, что потратив, — мне даже сумму страшно называть, — сколько на реставрацию, реконструкцию театра, нельзя оставлять ту самую сцену, которая была в театре в девятнадцатом веке, потому что сейчас сцены другие в театрах. Они как в новой Мариинке. Ее можно ругать сколько угодно, новую Мариинку, на вкус и цвет товарища нет. Но технически это абсолютное совершенство. Сцена и так движется, и вот так, и вниз, и вверх, и одновременно можно держать декорации для четырех-пяти спектаклей, не меняя, ставить несколько постановок в течение дня. Он настоял на том, чтобы мы остановили реконструкцию, пересмотрели проект. Мы отправляли туда несколько комиссий. Выделили опять же, — никто нам денег не даст дополнительных, только если мы сами сэкономим на других стройках, поджав известный механизм. И выделили дополнительные средства на полную переделку сцены. Скажу честно, вот когда мы видим, что у талантливого человека душа болит за дело, он там готов сидеть в этой яме, копаться со строителями, — потому что он хочет сделать выдающееся современное учреждение, — мы всегда и во всем поддержим.Владимир Соловьев:
Владимир Мединский:
Это знаете, опять же, культурологический спорт. Там есть понятия Modernart, Contemporaryart, — я вникать в это не хочу. Я просто хочу сказать, что… Кстати, в целом финансирование по статье «современное искусство» в министерстве за последний год выросло. И я, наверное, больше был на мероприятиях по современному искусству, чем даже, боюсь, те мои предшественники, которые его меньше критиковали. Потому что мне очень интересно посмотреть, что это. Мне просто кажется, что современное искусство разное. И собственно, все, что я говорю, прошу цитировать дословно. Это не то, что оно плохое или хорошее, — оно разное. И надо понимать, что современное искусство — это не только какие-то кубики, черточки или там груды битого кирпича, как в Манеже на Московской биеннале сейчас. Не хочу осуждать, кому-то нравится. Или там сложенная стопками…Владимир Соловьев:
Владимир Мединский:
Поскольку наше министерство профессионально занимается реставрацией, то я дам список адресов на много страниц, причем по всей стране, не выходя из дома можно посмотреть, очень артистично и качественно разложено. Но дело не в этом. Там есть, например, ряды, выложенные китайскими каким-то тапочками и коробочками, и в этом есть некая философия, может быть, не всем понятная. Но я просто хочу сказать, что современное искусство этим не исчерпывается. Современное искусство — это не только эпатаж, современное искусство — это балет Эйфмана, я был на прошлой неделе. Это современный балет, это современное искусство. А позавчера я был на новом спектакле Льва Додина, бесподобная абсолютно Ксения Раппопорт, такое довольно нетривиальное прочтение Шиллера. Это современное искусство, понимаете? И когда мы идем в цирк братьев Запашных, которые возглавили сейчас московский Цирк на Вернадского, который будет впервые ремонтироваться в следующем году, мы должны понимать, — это современное искусство. Просто надо смотреть на это шире. И государство, когда поддерживает современное искусство, должно понимать, что это будет не только китайские тапочки в рядок, — оно просто больше.