Россия перед вторым пришествием

1. Присоединение Царырада к России с подходящим округом в Малой Азии и во Фракии. 2. Образование на развалинах Турции православной (а не чисто славянской) конфедерации из четырех разноплеменных православных государств: Греции, Сербии, единой Румынии и Болгарии и 3. Если возможно, то и присоединение остатков Турции и всей Персии к этой конфедерации (англичан из Египта, разумеется, желательно было .бы удалить и отдать Египет султану, как подручнику нашему, в непосредственную власть)»^3S.

(24.4.1889): «Заметьте, что даже уж и теперь (в 88 уже г.) я замечаю в русском обществе некоторую уверенность, что мы готовы к войне даже и с лигой. А это я слышу в 1-й раз в жизни (исключая, конечно, нашей ошибки при Николае Павловиче)! Если же мы еще подождем? Молюсь я о том, чтобы Господь позволил мне дожить до присоединения Царьграда. А все остальное приложится само собою! Узел там и больше нигде. Это — цель; остальное все или средства, или последствия. Я уверен, что и в самых высших сферах так думают. Если же и нет; то отчаиваться не надо. «L’appetit vient ел mangeant!» Будут вынуждены обстоятельствами так думать. Пусть только — Германия втянет Турцию в союз противу нас, и я воскликну: «Ныне отпущаеши раба Твоего!» Тогда политическое положение станет легче в смысле определенности главной цели; а что стратеп1ческое будет несколько труднее — это не беда. Восточный вопрос — не Польский какой-нибудь, или Туркестанский и Афганский — его разрешение в нашу пользу есть событие мировое 1-й важности; точка великого поворота в истории. Относительно же военных трудностей скажу вот что: насчет созидания, насчет творчества, самобытного устроения прочности и т.п. Россия остается еще сфинксом; способна ли она ко всему этому — еще вопрос и очень горький даже. Но, что касается до способности все-разрушения — в этом никто ее не превзошел. С XV-XVI столетия, со времен Иоаннов — все слабое или мало-мальски ослабевшее вокруг России — одно за другим рушится и гибнет: Казань, Астрахань, Сибирь, Малороссия, Швеция, Польша, Турция, Кавказ, Азиатские ханства... Смешно даже видеть и читать, когда наши обижаются или притворяются обиженными тем, что Запад нас так боится! Как же не бояться! Это что-то роковое и почти невольное. Не то страшно чего хочет великий народ, а то страшно, что он и нечаянно, быть может, иногда да делает. Самые большие неудачи наши (Тильзит, Парижск. и Берлинск. трактаты) — пустяки сравнительно с нашими приобретениями и торжеством медленным, но верным, фатально верным.

Что мы такое: действительно ли мы новый культурный мир, как думал Данилевский, орудие ли Примирения Церквей без всякой особой гражданской оригинальности, как желает и надеется Влад. Соловьев, или, наконец, мы таим в загадочных недрах нашей великой отчизны зародыш самого ужасного отрицания и нигилизма (иногда увы! — думается, признаюсь, и так!), задатки самого гнусного и кровожадного хамства (равенства то есть), во всяком случае наше призвание — огромное и грозное еще далеко не исполнено и потому — «горе тому, кто станет на дороге этому не нами, а Свыше предначертанному стремлению».

Могу Вас уверить, что мне иногда очень жаль не только и без того в истории и семье столь несчастливого Франца-Иосифа, не только турок, которых я до смерти люблю (все-таки на европейских демократов не похожи), но даже и великого и грозного Отто ф.<он> Бисмарка!

Просто жаль, как бабочку, которая летит на огонь...»³⁸

К.Н. Леонтьев считал (24.10.1890), что непременно «русские захотят прежде всего испытать центральную Восточную Церковь в Царьграде; иначе, без этого опыта все будут чувствовать, что чего-то недоделали <...>» Рассуждая о «Соборно-Патриаршей централизации на Босфоре» (19.1.1891) духовный мыслитель не рисовал радужных картин: «Причем «кисельные берега» отвалятся сами собой и будет по-прежнему на земле стоять стон от скорбей, обид и лишений; как бы то ни было—след будет великий...»³⁹

Ощущение частью русского общества надвигающихся всемирно-исторических событий апокалиптического масштаба чувствовалось уже во время первой Балканской войны 1912-1913 гг. Еще не принявший священнического сана С.Н. Булгаков заносил в дневник: «Принесли газеты. В них мы прочли, что болгары одержали решительную победу над турками и доблестная православная рать славян теснит турецкие полчища и выбивает их из последних укреплений. Пробил знаменательный час истории. Наступила година, которой ждала старая Русь с ее мечтою «о Третьем Риме», столице Православного Царства, приближается срок для исполнения политического завещания Достоевского о том, что рано или поздно «Константинополь должен быть наш»,¹²¹ приблизился момент, когда Россия должна будет сказать твердое слово и решить им окончательную судьбу ею же вызванных к политическому бытию славянских государств. Назрели всемирно-исторические события, в которых Россия призвана играть первую роль»⁴⁰.